Об этой статье мне рассказал мой знакомый, которого всегда интересовала http://www.smartdeco.ru, поэтому в своем доме он поместил только самую отборную мебель. Язык и литература являются прямыми средствами межкультурной коммуникации в профессиональной и непрофессиональной сферах. В настоящее время только бикультурные личности могут полноценно реализоваться и коммуницировать с международными партнерами, т. е. люди, владеющие знаниями иностранного языка и умениями использовать его в «чужой» (М.М. Бахтин) культуре. Если рассматривать одноязычную коммуникацию, то реакция собеседника практически всегда ожидаема – сказывается сходство менталитета. При межъязыковых контактах, к примеру, перечитывая в оригинале произведения иноязычных писателей и ученых, визуализируется обновленная картина их мировоззрений. Часто их мировосприятие пересекается с мышлениями современной культуры и становится знаковым. Под «знаком» культуры понимается материальный объект, артефакт, выступающий в коммуникативном или трансляционном процессе аналогом другого объекта и замещающий его. С его помощью осуществляется фиксация и оценка индивидуальной и общезначимой информации о человеке и мире в культурных текстах, общение индивидов и социальных групп между собой, совместное целедостижение. Знак обозначает данный предмет, который называется его предметным значением и выражает свое смысловое и экспрессивное значение. Смысловое значение знака — это его свойство представлять, фиксировать определенные стороны, черты, характеристики обозначаемого объекта, определяющие область приложения знака; это то, что понимает человек, воспринимающий или воспроизводящий данный знак. В качестве примера можно привести собственное имя Гофман. Как личность он является немецким писателем-романтиком рубежа XVIII-XIX веков, представителем позднего романтизма в Германии. Великого художника Марка Шагала нарком Луначарский назвал «Гофманом околовитебских трущоб». В данном высказывании «Гофман» выступает символом персонифицированного синтеза искусств с буйной неудержимой фантазией, символом неординарности и непревзойденности таланта, символом новаторства. Как Гофман в Германии, так Шагал в Витебске поднимал все видимое силой своей фантазии в воздух: летели по небу коровы и дома, мужики с мешками за спиной и влюбленные парочки, летели дома и золотые купола, подвыпившие ремесленники и козы с тревожными женскими глазами. «Вместилище эмоций – вот что такое художник, – уверен Шагал, – они приходят к нему со всех сторон: с неба, с земли, от клочка бумаги, от очертаний тени, от паутины!» [Анисимов 2002: 12]. Именно смысловое содержание имени «Гофман» как немецкий романтик ХIХ века является «планом выражения другого содержания» [Лотман 1992: 194] – «Гофман» как многогранный талант со смешанным реальным и ирреальным миром, миром мистики, образов-двойников, поэзии кошмаров и ужасов. И как символ Гофман принадлежит культуре. В процессе межкультурной коммуникации знак часто становится символом. В чем же отличие символа от знака? Сложный характер понятия символа в культуре раскрывается в его отношении к знаку. Принципиальное отличие символа от знака заключается в том, что его смысл не подразумевает прямого указания на денотат. «Знак становится символом тогда, когда его употребление предполагает общезначимую реакцию не на сам символизируемый объект, а на отвлеченное значение (или целый спектр значений), конвенционально в той или иной степени связываемых с этим объектом» [Шеикин 2001: 199]. Накапливающийся у знака объем дополнительных отвлеченных смыслов в силу их большей актуальности для конкретной коммуникации вытесняет его исходное значение и становится общественно разделяемым: знак превращается в символ, при этом он может продолжать функционировать и как знак в межкультурных коммуникативных ситуациях иного типа. Его существование целиком зависит от коммуникативной актуальности того или иного смысла. Символы культуры редко возникают в ее синхронном срезе. Они приходят из прошлых столетий и, актуализируя свое предшествующее значение по отношению к современности, передаются будущим состояниям культуры. Так, великие писатели, поэты, философы (а так же объекты их творчества) наряду с внешним содержанием собственных имен приобретают глубокий внутренний смысл при передаче какой-либо информации и приобретают тем самым символический характер. Наиболее привычное определение «символа» связано с идеей некоторого содержания, под которым, в свою очередь, скрывается другое, культурно более ценное, содержание. Символ же и в плане выражения, и в плане содержания всегда представляет собой некоторый текст, т. е. обладает некоторым единым замкнутым в себе значением и отчетливо выраженной границей, позволяющей ясно выделить его из окружающего семиотического контекста. Распространенное представление о том, что, сказав «эпоха романтизма», мы определили единство культурного периода или хотя бы его доминантную тенденцию, есть лишь иллюзия, порождаемая принятым языком описания. «Темп развития естественного языка не сопоставим с темпом, например, моды, сакральная сфера всегда консервативнее профанической. Этим увеличивается то внутреннее разнообразие, которое является законом существования культуры» [Лотман 1992: 195]. Гофман, как и философы жизни, стремился оградить свое творчество от рамок рационализма, поскольку лишь свобода мышления и свобода творчества, как и свобода передвижения, могут стать настоящими помощниками в становлении своего особого индивидуального мировосприятия и творения. Гофман являлся настоящим изобретателем своих персонажей в произведениях, которые стали символичными образами современной культуры. Каждый герой, появившийся в его новелле, является прототипом людей, окружающих его в реальности. Например, гофмановский персонаж Крейслер не случайно носит такое имя. Оно подсказано самой жизнью писателя, в которой он стремился отойти от этого собственного имени: «… от слова «Кгеis» — круг, и я молю небо, чтобы в мыслях ваших тот же час возникли волшебные круги, в коих вращается все наше бытие и откуда мы никак не можем вырваться, сколько бы не старались. В этих-то кругах и кружится Крейслер, и, возможно, что порой, утомившись пляской святого Витта, к которой его принуждают, он вступает в единоборство с темными загадочными силами, начертавшими те круги, и более страстно тоскует по беспредельным просторам, нежели то допустимо при его и без того хрупкой конституции» [Hoffmann 1998: 1134]. Примером символизации персонажа художественного произведения можно рассмотреть образ героя сказки Гофмана "Крошка Цахес” в передаче телеканала НТВ «Куклы». Это происходило во время последней предвыборной президентской кампании. На наш взгляд, культурный аналог был выбран не совсем верно: представив В.В. Путина Циннобером, организаторы сериала стремились слить образ героя сказки с конкретным человеком, в данном случае с политиком. В результате этого на политика переносятся черты сказочного героя и отношение к нему. Как известно, крошка Цахес символизирует мерзкого уродца, с помощью полученных от феи волшебных чар околдовавшего целое государство и ставшего в нем первым министром. Основная идея скорее страшна – ничтожество захватывает власть путем присвоения заслуг, ему не принадлежащих, продвигаясь «наверх» не самыми честными путями. Здесь тупоумие воспринимается как мудрость, здесь пресмыкаются перед высокопоставленным мерзавцем. Это очень мощный символ. Хорошо, что сказка «Крошка Цахес» не так сильно «вмонтирована» в менталитет нашего народа, поскольку это могло бы резко изменить восприятие людьми данного политика. В этом случае можно говорить о «нечестном психологическом приеме по отношению к президенту» [Бершацкий 2001: 8]. Прежде чем символизировать какой-либо предмет или явление, следует обязательно убедиться в правильности выбора, чтобы не исказить действительное положение вещей. Положительной реакцией на творчество Гофмана является премьера режиссера А. Могучего «Кракатук» по сказке «Щелкунчик и мышиный король» в старейшем цирке братьев Чинизелли в г. Санкт-Петербурге в 2004 году. К своим предыдущим экспериментам на стыке жанров режиссер добавил еще один – «театр-цирк». Он осовременил известную сказку: активное использован здесь видео-арт. Почти с самого рождения современный ребенок оказывается в мультимедийном пространстве, и неудивительно, что ему снятся компьютерные кошмары, вроде тех, что одолевают юную героиню спектакля. «Когда видишь выползающих на арену кибермонстров, а Щелкунчик вместо привычной треуголки носит на голове работающий телевизор, понимаешь – вот мир, в котором растут наши дети» [Миловидова 2004: 9]. Актуальность Гофмана подтверждает уникальный анимационный проект «Гофманиада», который должен вышел в прокат как в России, так и за рубежом весной 2006 года. Оригинальной экранизацией произведений Гофмана, сюжеты которого символичны для нашего времени, занимаются режиссер С. Соколов, сценарист В. Славкин, художник М. Шемякин, который начинал с иллюстраций к его творениям, затем появился «Щелкунчик» в Мариинском театре, а теперь еще и анимация. Это будет музыкальный фильм (композитор Ш. Каллаш), в основе которого сказка «Золотой горшок», но главным героем становится сам Гофман – писатель и чиновник, возможно, будут использованы рисунки самого Гофмана: мистический писатель сам диктует свои правила. Немецкий романтик будет перевоплощаться в своих персонажей. По воле его фантазии уродливые реалии жизни трансформируются, преображаясь в удивительный мир, в котором существуют сказочная Атлантида, хрустальный город, волшебные замки и любовь. Актуальность Э.Т.А. Гофмана в наше время бесспорна. И гениальный талант Гофмана, который своим философствованием в письменных формах на столетие опередил новое мышление в культуре и искусстве, должен подвигнуть представителей современного искусства на способность порождать иллюзии и отрицать реальность. «Гофман» выступает символом персонифицированного синтеза искусств, символом новаторства со смешением реального и виртуального миров, а его творчество с присущей ему символикой является важным механизмом памяти культуры и передачи его смыслового содержания посредством межкультурной коммуникации.