Об этой статье мне рассказал мой приятель, который часто слышит про http://tvav.su/2010-09-03-21-21-53/146-2010-09-21-21-49-30, а недавно он решил воспользоваться этой услугой. Стоило это недорого, экономило деньги и время. Конец двадцатого века был ознаменован возникновением нового подхода к языку и, как следствие, формированием новой научной парадигмы. На смену сравнительно-исторической (XIX в.) и сменившей ее системно-структурной парадигмам приходит парадигма антропоцентрическая. Взгляд исследователя перемещается с объекта познания на субъект, анализируется человек в языке и язык в человеке. Одним из аспектов антропоцентрической парадигмы является повышенный интерес к изучению образа человека, закрепленного в языке: исследуется как внешний облик человека, так и его внутренний мир. Появляются многочисленные работы, посвященные «наивной анатомии» человека [1, 3, 8, 9]. Интерес лингвистов к внутреннему миру человека далеко не случаен. Русскую культуру всегда отличало пристальное внимание к внутренней сущности, скрытой от взгляда, но определяющей ценность человека. Наиболее отчетливо эта особенность сформулирована Николаем Бердяевым, много размышлявшим об особенностях русского национального характера. Философ отметил, что «в России откровение человека может быть лишь религиозным откровением, лишь раскрытием внутреннего, а не внешнего человека, Христа внутри. Таков абсолютный дух России, в котором все должно идти от внутреннего, а не от внешнего» [2: 156]. Данная мысль не являлась принципиально новой для русской культуры, она лишь логично подытоживала многовековой путь развития национальных представлений, возникновение которых связано с периодом Древней Руси. Так уже в «Молении» Даниила Заточника сказано: «Господине мои! Не зри на внешняя моя, но возри внутреняя моа. Азъ бо, господине, одениемъ оскуденъ есмь, но разумомъ обиленъ; унъ възрастъ имею, а старъ смыслъ во мне». В настоящий момент в концептуальных исследованиях значительно преобладает изучение образа человека (как внешнего, так и внутреннего), отраженного в текстах XIX - XX вв. Между тем практически не изучаются в подобном аспекте древнерусские тексты, тексты времени «первых толчков в развитии чувства и мысли», тексты того узлового момента «отечественной истории, с которого все началось и который все еще определяет наше духовное существование» [6: 6]. Предметом нашего исследования является один из ключевых концептов внутреннего мира человека – сердце, его описание производится на материале русских летописей, которые входят в золотой фонд древнерусской литературы. Многими исследователями [3, 9, 11] уже было отмечено, что концепты внутреннего мира человека обладают признаком вместимости. Человеческому сознанию они представляются некоторыми контейнерами, вместилищами, которые могут оставаться пустыми, либо, в большинстве случаев, быть заполненными чем-либо. Д.Лакофф и М. Джонсон обратили внимание на то обстоятельство, что каждый из нас является вместилищем, ограниченным поверхностью тела и наделенным способностью ориентации типа «внутри – вне». Эту ориентацию человек мысленно переносит на другие объекты, ограниченные поверхностями, и тем самым рассматривает их как вместилища, обладающие внутренним пространством и отделенные от внешнего мира. Примерами таких вместилищ являются дома, комнаты, поляны в лесу, а также вещества и субстанции [7]. Даже в тех случаях, когда нет естественной физической границы, человек мысленно создает ее, отделяя собственно внутреннее пространство от внешнего мира. Сердце реально представляет собой орган, состоящий из стенок, внешней оболочки и относительно полой внутренней емкости. См., например, толкование анатомического строения сердца в словаре В. Даля: «Сердце, у человека, полая сильная мышца, разгороженная внутри накрест: в тупом конце его (заднем) два предсердия, в остром ( переднем) две полости сердца… Сердце … окружено наглухо крепкою, кожистою оболочкою…» (все выделения выполнены нами. – О.К.) [5]. В данном случае физиологические особенности строения сердца как органа кровообращения проецируются на сердце как орган душевной и эмоциональной жизни человека. Концептуализация пространства внутреннего мира человека осуществляется по тем же принципам, что и концептуализация пространства внешнего, объективного мира. Происходит перенос физических характеристик внешнего мира на мир внутренний. Так, уже В.Н. Топоров в своей работе 1961 года, рассматривая конструкции, в которых в локативе стоят названия населенных пунктов, помещений, предметов, частей тела и т.д., отмечает в примечании, что в рамках этой же группы следует рассматривать « и те примеры, когда в лок. стоят слова более отвлеченного значения: Олег же приим въ оуме си рече….; съкры ю въ сердци своемь, помышляше же в оуме своемъ…; глааше въ срдци своемь…; и оужасеся въ оуме…» [10: 66-67]. Все эти примеры В.Н. Топоров относит к основной группе локатива с предлогом в, где ясно выступает «значение места, внутри которого или в границах (выделено мною. – О. К.) которого протекает действие» [10: 66-67]. Идеальное вместилище – сердце - представлено в летописях как значительное по своему объему. Объекты, содержащиеся в нем, характеризуются с помощью определений большой, великий. (Большой размер вместимого предполагает соответствующие параметры вместилища): положися ему большая мысль в сердце (Новг. I лет., с.46); Володимеръ же Кыевьскыи собра вои. Михаилъ Черниговьскыи яко бо бе. отець его постриглъ отца моего. бе бо боязнь велика во сердци его (Ипат. лет., с. 753); ономоу же хотящю пороучити домъ свои. и дети в роуце его. бе бо имея до него любовь велику. во сердце своемь. и потом же поустиста Ярослава. и даста емоу Перемиль. и потом Межибожие. (Ипат. лет., с. 752). Для сознания человека Древней Руси, отраженного в летописях, оказывалось важным, что именно находилось в святая святых внутреннего пространства человека – в его сердце, а также каким образом происходило заполнение этого идеального пространства. 1. В большинстве случаев существует конкретный субъект, основной функцией которого и является наполнение идеальных внутренних пространств. Данная модель реализуется в текстах с помощью глаголов вложити, вкладати и наполнити в сочетании с предлогом в /во. Чаще всего функция заполнения внутреннего мира человека приписывается Богу, который, дабы осуществилось дело, ему угодное, вкладывает в сердце человека свое повеление, свою мысль, человек же остается пассивным, является неким своеобразным сосудом, от которого не зависит его содержимое: седящю же Мьстиславоу. в Новегороде Велицемь. и вложи Богъ въ сердце Мьстиславу мысль благоу поити на Чюдь (Ипат. лет., с.607); и рекоша емоу братья вся Богъ ти брати помози в томъ. оже ти Богъ вложилъ таку мысль въ сердце а намъ даи Богъ за крестьяны и за Рускую землю. головы свое сложити и къ мученикомъ причтеномъ быти. (Ипат. лет., с. 538). Все, что исходит от Бога, – благо, поэтому и мысли, которые он вкладывает в человеческое сердце, исключительно благие, а человек, молчаливо принимающий в себя дар божий, наделен от рождения сердцем благоприятным, то есть способным принять эту благость и благодать: того же лета вложи Богъ въ сердце Довмонту благодать свою побороти по святой Софьи и по святой Троици, отмстити кровь христьянскую (Новг. I лет., с.85); Богъ … и вдохнувъ мысль благу во благоприятное сердце великому кн<зю Рюрикови. по порожению же от божественыя коупели духомъ пронареченоу Василью сыноу Ростиславлю. ты же с радостью приимъ. акы благыи рабъ верныи. потщася немелено соугоубити… (Ипат. лет., с.708). В приведенном выше контексте Бог не просто вкладывает мысль в сердце человека, а вдыхает ее (ср. с тем, как Бог вдохнул в человека жизнь). Бог влагает в человека не только мысли, но и некие «сценарии действия»: И вложи сему Богъ въ сердце благое створити архепископу Спуридону: и постави скудельницу у святых апостол (Новг. I лет., с. 69-70); и вложи сему Богъ в сердце въ страноу ити (Лавр. лет.,с. 156); и вложи ему Богъ в сердце опечалити ся Рускою землею (Сузд. лет., с. 420). Кроме того, именно Бог является источником многих чувств и эмоций, живущих в человеческом сердце: и рече господь пророкомъ: вложу любовь в сердце княземъ вашимъ и мир в земли вашеи (Соф. I лет., с.371); Богъ вложи ярость въ сердца крестьяномь, не терпяще насилья поганых (Сузд. лет., с. 476); вложи Богъ страхъ во сердце их (Ипат. лет., с.835). Реже функция заполнения человеческого сердца переходит к ангелу: се бо ангел вложи въ сердце Володимеру Манамаху пустити братью свою на иноплеменникы (Ипат. лет., с. 268). Сердце – это орган, устанавливающий связь с человека с Богом и ближними, которая называется христианской любовью. Дьявол в извечной борьбе с Богом стремится овладеть не умом, а именно сердцем человека (ср. библейское: дьявол с Богом борются, а поле битвы – сердца людей) и потому он пытается по возможности также вложить что-либо в человеческое сердце, например, грех: Диавол вложи князю грехъ въ сердци, гневъ до Твьрдислава, а без вины (Новг. I лет., с. 262) или дурной поступок: Дьявол же исконеи не хотя добра человеческому роду и вложи во сердце Лвови оубити Воишелка (Ипат., лет., с. 868). Дьявол выступает также в роли сеятеля, засевающего пашню (сердце человека) больными семенами - хвалою и гордостью: си бо вся быша от дьявола на ны, иже вьсеваеть вь сердце наше хвалу и гордость (Ипат. лет., с. 574). Дьявол способен не только наполнять сердце человека негативным содержимым, но и сам проникать в него: но ту абие вниде в сердце его сатана (Соф. I лет, с. 121). и влезше сотона у сердце некоторымъ мужем и начаша, рекуще глаголати къ Давыдови Игоревичю сице… (Ипат. лет., с. 231). Бог, являющийся сердцевидцем, способный взглядом проникать в сердце человека, знающий, что происходит в нем, знающий все его тайные мысли, сам (в отличие от Дьявола) в человеческое сердце не входит. Вероятно потому, что ему, чтобы дать человеку импульс, побудить его к совершению некоторого поступка, достаточно вложить в человека (как правило, в его сердце) мысль или слово. А слово в христианской традиции является исключительно атрибутом Бога (ср.: В начале было слово, и слово было Бог). Дьявол, не обладающий даром великого слова, вынужден сам проникать внутрь человека, чтобы нашептать ему свои указания. 2. Во внутренний мир человека способны проникать некоторые идеальные сущности (причем опять-таки независимо от его воли). Ситуация реализуется при помощи глаголов воити, вникнути, прити и предлога в./во. Способностью самостоятельного проникновения обладают различные эмоции и чувства: коли же оубьяшеть кого. тогда веселъ бяшеть. посемже вниде страхъ божии во сердце его помысли в собе хотя прияти святое крещение (Ипат. лет., с. 858), … да не внидеть оужасъ во сердце ваше (Ипат. лет.,с. 870 ). 3.Возможны случаи, когда субъект, производящий наполнение внутреннего пространства, отсутствует. Данная ситуация реализуется посредством пассивных конструкций, в которых используются производные от глаголов положити, вложити (ср. с п. 1) – положитися, вложитися в сочетании с предлогом в / во: положися ему большая мысль в сердце (Новг. I лет., с.46); того же лета вложися в сердце княземъ рускымъ възискати князя Александра повелениемъ окаанного царя Озбяка (Соф, I лет., с.403). 4.Существуют контексты, в которых формально активную роль играет человек, принимающий что-либо в свое сердце (именно слово «человек» выступает в подобных конструкциях в качестве подлежащего), но подразумевается наличие другого субъекта, того, кто вкладывает. Активность человека в большинстве случаев сводится лишь к согласию принять предлагаемое. Все примеры данной группы обязательно включают в себя глагол приняти: князь же Игорь приимъ во сердце съветъ их (Ипат. лет.,с. 650), князь же Вячеславъ послоуша брата и свата своего Володимира, приемъ въ сердци слова его (Ипат. лет., с. 393), а да дети мои или инъ кто слышавъ сю грамотицю не посмеитеся но оному же любо детии моихъ а приметь е в сердце свое. (Поуч. Вл. М. по Лавр. лет., с. 241), сь бо Глебъ ту же мысль Святополчю приимъ и скры ю в сердци своемь (Сузд. лет., с. 440). Как правило, речь идет о восприятии вербальной информации, устной (слова), либо письменной (грамотица). 5. Единичны случаи, когда человек является субъектом, способным заполнить пространство внутреннего мира другого человека: великий князь Дмитрий призывает своих сыновей: «въкладаите словеса моя въ сердца своя» (Соф. I лет.,с. 499). Таким образом, на основании всего сказанного можно сделать вывод, что от того, чем (любовью, ненавистью и т. д.) и кем (Богом, Дьяволом и т.д.) было заполнено сердце, в значительной степени зависит эмоциональное, ментальное и даже физическое состояние человека. Также следует отметить невысокую степень участия человека Древней Руси в процессе формирования содержимого сердца – центра его физической, ментальной и духовной жизни, вместилища мыслей, чувств, настроений и эмоций. В большинстве случаев наполнение сердца вообще не зависит от самого человека. Вероятно, это связано с русской пассивностью, склонностью к покорности, терпимости, о которых с давних пор говорят русские и западные мыслители, а с относительно недавних пор – и лингвисты. Это проявление «неагентивности», недостаточной выделенности «…индивида как автономного агента, как лица, стремящегося к своей цели и пытающегося ее достичь, как контролера событий» [4: 34]. В представлении древнерусского человека без внешнего импульса (например, без божественного вмешательства) невозможно было совершить никакого дела, даже распорядиться своим внутренним миром. Думается, некоторая «пассивность» древнерусского человека связана с уважением к силе слова, исходящего от Бога, и уверенности, пришедшей с христианством, в том, что Бог незримо присутствует в этом мире и книга бытия уже написана от момента сотворения мира до апокалипсиса. Литература. 1. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: Попытка системного описания // Вопросы языкознания. – 1995. - № 1. – С. 37 – 67. 2. Бердяев Н. А. Русская идея. Судьба России. – М.: ЗАО «Сварог и К», 1997. 3. Булыгина Т.В., Шмелев Д.А. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). – М., 1997. 4. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. – М., 1997. 5. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. – М., 1991. - Т.4. 6. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. – СПб., 2000. 7. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. – М., 1990. – С. 387 - 415. 8. Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке. – М., 1999. 9. Никитина С.Е Сердце и душа фольклорного человека // Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке. – М., 1999. – С. 26 – 37. 10. Топоров В.Н. Локатив в славянских языках. – М., 1961. 11. Урысон Е.В. Фундаментальные способности человека и «наивная анатомия» // Вопросы языкознания. – 1995. - № 3. – С. 3 - 17.