Сережа Дымков услышал привычный топот Любушкина в коридоре.
— Сказали принять факс, — не здороваясь, выпалил он, распахнув дверь в общий кабинет, который в отсутствие Малахова Сережа Дымков считал почти своим. Ну, если конечно не обращая внимания на майора Курлыкина и прапорщика Матвеева. Курлыкин допрашивал какую-то бабульку. Она жаловалась на неизвестного, который все время звонил ей по телефону, спрашивая, не роддом ли это, в чем старуха усматривала гнусные намеки на ее нынешнюю несостоятельность как женщины. Курлыкин морщился, послушно задавал вопросы и что-то писал в бланке для протокола.
Матвеев составлял какие-то описи, а Сережа Дымков складывал бумаги, чтобы выехать «на объект» — в офисе строительной фирмы произошла кража. Никто даже не взглянул на майора.
Любушкин немного поколебался. Второй раз обращаться к Дымкову было неудобно.
— Матвеев! — рявкнул он.
— Я не умею, — отмахнулся Матвеев, справедливо полагая что от Любушкина потом не отвяжешься.
— А я на вызов, — заторопился Сережа. Любушкин рявкнул что-то по поводу зарвавшейся молодежи, и Сережа послушна потрусил в его кабинет. Факс был опять от Малахова. Малахов желал предупредить, что Прозоровых разыскивают в Арабских Эмиратах и спрашивал, все ли с ними в порядке.
— Почему? — пожелал узнать Любушкин. — Почему Прозорова разыскивают в Арабских Эмиратах? И, кстати, кто такой Прозоров? И почему их сразу несколько?
— Прозоров — востоковед, — пояснил Сережа, даже не пытаясь что-нибудь объяснить майору . — Он, наверное, сейчас там, где положено быть всем востоковедам.
— Это где? — поинтересовался Любушкин.
— На Востоке, — терпеливо пояснил Сережа, внутренне торжествуя.
— В Вешняках, что ли?
— Почему в Вешняках? — вытаращил глаза Сережа Дымков.
—Ну, или в Новогиреево, — отмахнулся Любушкин. — Что там у нас еще на востоке Москвы?
— Я имел в виду восточные страны, — изумился Дымков. — Иран, знаете ли… Саудовская Аравия…
— Персия! — вспомнил Любушкин. Сергей с трудом подавил в себе желание сказать, что Персия — это как раз и есть нынешний Иран. Объяснять что-либо майору Любушкину было пустым делом.
— Да, — сказал он. — Он где-то там. В Саудовской Аравии, точнее.
— А Малахову какое до этого дело?
— Так ведь … — Сережа подумал, что за два месяца практики он так и не узнал имя и отчество майора.
—Товарищ… Любушкин! Если Прозорова через него разыскивают, он же должен быть в курсе. Ну, там, кто его разыскивает, и зачем.
— Ну, да, — с сомнением сказал Любушкин. — Конечно.
Перед тем, как отправиться «на выезд», Сережа заскочил к себе в кабинет.
— Прозорова ищут в Хатте, — радостно сказал он. Курлыкин поднял голову от протокола. — Отлично.
Но это не значит, что можно расслабляться. Самое трудное было — найти людей, которые бы следили сразу за двумя дачами. Да еще, чтоб майор Любушкин не путался под ногами и не задавал глупых вопросов. Курлыкин с Дымковым умоляли начальство отдать им практикантов, которые тосковали по чужим кабинетам, изображая манекенов на допросах и понятых на обысках. Толку от них не было никакого, практиканты сами это понимали и откровенно скучали. Однако отказываться от них никто не хотел. Пусть, мол, побудут при них — так, на всякий случай. Вдруг надо будет, например, послать кого-то за пивом без отрыва от оперативно-розыскной работы.
Однако двух ребят, на которых Сережа положил глаз, они отвоевали, благодаря чему стало известно, что за дачей Прозоровых в деревне Александровка, которая находилась в окрестностях Нового Иерусалима, следили. Также, как и за дачей младшего брата Сергея Николаевича в деревне Давыдово, которая находилась аж в Калужской области, возле города Жуковска. Причем, видимо, народу у бандитов поубавилось и следить было особенно некому, потому что следили через день, появляясь то в Давыдово, то в Александровке.
Брат Сергея Николаевича, человек, далекий от чистой науки и делавший неплохие деньги на проведении торжеств в сети московских ресторанов «Вечерний звон», развлекался от всей души. По ночам он виртуозно светил фонариком то в собственном доме на втором этаже, и с удовольствием наблюдал в бинокль ночного видения, как длинная нескладная фигура карабкается на дерево, чтобы заглянуть в окно. Дождавшись, когда человек доберется до толстой ветки, близко подходившей к окну, Евгений Николаевич Прохоров бежал в баню, и начинал водить своим фонариком там, то приближая его к окну, то отводя вглубь. Снаружи это выглядело так, будто внутри кто-то рыщет по всей бане в поисках чего-то.
Человек, проклиная все на свете, вынужден был слезать с дерева и пробираться к бане, стараясь держаться в тени. Это было непросто, учитывая, что Евгений Николаевич включал во дворе на всю ночь целых три сильных фонаря, отчего в любом месте двора и тенистого сада можно было спокойно читать. Человек нервничал, понимая, что его прекрасно видит любой, кому придет фантазия выглянуть ночью в окно, и прятался за кустами скорее из чувства долга. Однажды Евгений Николаевич был в особо игривом настроении. Засев в бане, он стал подавать световые сигналы. Он неплохо знал азбуку Морзе, которой еще в детстве его научил отец — бывший моряк. Где-то раздобыв ключ, отец собрал самодельный аппарат Морзе, и по вечерам их любимым развлечением было диктовать друг другу сообщения, и отстукивать их стареньким ключом. Сейчас, живо вспомнив уроки отца, Евгений Николаевич стал передавать текст:
«За мной следят. Послезавтра на кладбище ровно в полночь у могилы купца Нефедова». Передав этот текст раз двадцать и убедившись, что человек, сев прямо на землю, записывает сигналы на грязный обрывок бумажки, он фонарик погасил, выбрался из окна и стал ждать.
| 