Эту статью мне посоветовал мой приятель, который узнал про http://www.fin-expert.biz/publ/investoru/investicionnye_fondy/chto_takoe_khedzh_fondy/8-1-0-48, на котором всегда можно хорошо заработать или вложить свой капитал. Как известно, значение признака, качества, свойства может воплощаться в русском языке по-разному. Sui generis выражают эту семантику имена прилагательные, «по совместительству» – их субстантивные дериваты. Последние сохраняют значение производящего, транспонируя старое содержание в новую форму (синее небо → синева неба, белый снег → белизна снега и т.п.). И потому, например, А.Блок имеет возможность в одном случае сказать: Она займется в час вечерний В прохладном таинстве струи И скроет свой восторг безмерный В одежды белые твои; в другом - Стремлюсь, как ты, к земному раю Я под безмерностью небес (ср. также: Но вот, в прорыве скал, Над пеною потока белоснежной Передо мною бесконечный вал vs То был рассвет великого рожденья, Когда миров неисчислимый хаос Исчезнул в бесконечности мученья). Е.Курилович характеризует подобные слова как «форму с таким же лексическим содержанием, но с другой синтаксической функцией» [9:61]. Эту мысль развивает Е.С.Кубрякова, подчеркивая, что синтаксические дериваты позволяют «согласовать форму и содержание вторичных единиц номинации с их будущими синтаксическими ролями , а также, что не менее важно, с функциями относительно текста и рациональной организации последнего» [8: 179]. Современные теоретические представления о производных именах качества оформились в рамках функциональной парадигмы исследования языковых единиц. Анализ лингвистической литературы показывает, что, осознав однажды синтаксическую направленность и семантическую близость (тождество) отвлеченных существительных с их производящими, дериватологи стали относиться к ней как к аксиоме и практически исключили имена качества из сферы актуальных исследовательских задач. Как правило, отадъективные существительные лишь упоминаются в ряду с детально рассматриваемыми отглагольными. Отчасти это понятно, так как глагол, с его обширными синтагматическими связями, сложной системой времен и наклонений, дает более объемный материал для его сравнения с nomen aktionis. Исследователей, в частности, интересуют способы выражения агенса и пациенса в высказываниях с девербативом, типы связей между номинализацией и ее финитным эквивалентом в тексте, причины убывания вербогенности и т.д. (См.: [7, 10, 12]). Когда же речь заходит об отадъективных именах, степень детализации в описании существенно меняется. Вот несколько типичных цитат, отражающих подход к этому материалу. Е.А.Земская: «Целям номинализации служат существительные – имена действий и признаков в отвлечении от их носителей. Наиболее активны в этой функции имена существительные с суффиксами –ниj- и –ость. При этом реализуется конструктивная функция словообразования» [5: 165]. Далее следуют примеры девербативов. Б.Комри: «В предлагаемом ниже списке для сравнения приводятся также существительные, образованные от прилагательных, поскольку с интересующей нас точки зрения они ведут себя как отглагольные» [7: 44]. Между тем, насколько нам известно, системное обследование всего массива отадъективных отвлеченных имен не проводилось, и утверждение о их функциональном тождестве с девербативами сформулировано в значительной степени априори. Еще один тезис, последовательно проводимый в лингвистической литературе, утверждает, что «почти все имена прилагательные… участвуют в образовании существительных на –ость. Все больше и больше относительных прилагательных, не развивших качественных значений, включаются в образование существительных со значением отвлеченности ... Это один из самых продуктивных, регулярных и семантически монолитных словообразовательных типов» [2: 116]. Лингвисты последовательно проводят мысль об универсальности механизма синтаксической деривации, говорят о «грамматичности» подобных образований. Создается впечатление, что отвлеченное имя создается (и понимается) в речи почти так же, как, например, падежная словоформа: с той же степенью регулярности и семантической предсказуемости. Этот подход отразился и в лексикографической практике. СО, как известно, вообще не выделяет деадъективы в качестве отдельных словарных статей, а помещает их в статье соответствующего прилагательного за двумя косыми чертами. МАС предлагает иное решение (см. об этом ниже), но главный прием и в этом словаре – отсылка к производящему имени («Свойство по значению прилагательного…»). Между тем далеко не каждое прилагательное и не каждый ЛСВ многозначного прилагательного способны порождать имена качества, и наоборот – далеко не каждое отвлеченное имя с «говорящими» суффиксами –от(а), -ев(а), -изн(а), -ость, -ств(о) может быть декодировано как имя качества. Этот факт находит свое отражение в следующих формулировках словаря: Конечность – свойство по прилагательному конечный в 1 значении. Литературность – свойство по прилагательному литературный в 4 значении. Или: Кислота. 1. Свойство по прилагательному кислый. 2. Химическое соединение, содержащее водород, способный замещаться металлом при образовании соли. Подобные примеры наглядно демонстрируют возможность отсутствия полного семантического тождества между прилагательным и отадъективным существительным и показывают преждевременность вывода о «семантической монолитности», «грамматикоподобности» этого вида словопроизводства. Таким образом, возникает еще одна исследовательская задача - установить факторы, сдерживающие образование отвлеченных имен качества и определить, какой тип признаковой семантики способен воплотиться в чуждой для себя субстантивной оболочке. Особый интерес в связи с анализом производных имен качества представляют следующие случаи. 1. Наличие двух отадъективных существительных от одного прилагательного: бедный → беднота, бедность; гуманный → гуманность, гуманизм; жеманный → жеманность, жеманство, бесстрастный → бесстрастие, бесстрастность; сердце → бессердечие, бессердечность. 2. Наличие в гнезде имени существительного в составе разных словообразовательных цепей отвлеченного отсубстантивного существительного и отвлеченного отадъективного существительного с близкими или тождественными значениями: академия → академизм → академический → академичность автомат → автоматизм → автоматичный → автоматичность логика → алогизм →логичный → алогичный → алогичность барин → барство ® барственный → барственность 3. Наличие в словообразовательном гнезде глагола нескольких отвлеченных существительных, некоторые из которых отглагольные, другие – отадъективные: подражать → подражание → подражательство → подражательный → подражательность пренебрегать → пренебрежение →пренебрежительный→пренебрежительность пресытиться → пресыщенный → пресыщенность → пресыщение Любопытно, что в данных случаях отвлеченное имя предстает как точка пересечения глагольной и признаковой семантики. 4. Наличие случаев так называемого «словообразовательного круга», когда отадъективное существительное, образованное от относительного прилагательного, воспроизводит семантику исходного субстантива. подобострастие→подобострастный →подобострастность альтруизм → альтруистичный → альтруистичность анахронизм → анахроничный → анахроничность Все примеры такого рода, как представляется, иллюстрируют языковую значимость рассматриваемой категориальной транспозиции и порождают ряд вопросов. Для чего нужна такая «избыточность»? Какие семантические, прагматические, коммуникативные, сочетаемостные и т.п. различия имеют подобные существительные? Насколько верен тезис о полном семантическом тождестве деадъектива и мотивирующего его прилагательного? Новые мехи для старого вина, отадъективное существительное уже в силу своей грамматической природы не может представить признаковую семантику как полностью тождественную самой себе. «Если некие качественные концепты получают именное обозначение вместо адъективного, должны быть достаточные СЕМАНТИЧЕСКИЕ основания для этого. И если одни качественный концепт получает два обозначения, одно именное и одно адъективное, это не потому, что частеречный статус, с точки зрения семантики, не имеет значения, а потому, что рассматриваемый концепт расщепляется на два родственных, но не тождественных концепта, один из которых, с семантической точки зрения, больше приспособлен для того, чтобы быть обозначенным существительным, чем прилагательным». [3: 94]. Уже предварительные наблюдения показывают, что трансформации, с помощью которых традиционно демонстрируют «синтаксичность» деривационного процесса (типа белый снег → белизна снега), допускают далеко не все высказывания. Ср.: (1) То был рассвет великого рожденья, Когда миров неисчислимый хаос Исчезнул в бесконечности мученья (Б.) (2) Потом я жаловалась на неудачность моей работы (Чук.) (3) «Фрейд – мой личный враг», - с торжественной медлительностью произнесла Ахматова (Чук.) Если первый пример допускает замену атрибутивным словосочетанием (бесконечное мученье), то второй требует скорее предикативного прочтения (жаловалась на то, что работа неудачна); а в третьем случае отадъективное существительное семантически тождественно наречию (произнесла торжественно-медлительно). Анализ текстового употребления деадъективов показывает, что они могут актуализировать различные стороны функционально-семантического потенциала мотивирующего прилагательного. Остановимся на этом подробнее. Собственно атрибутивная функция реализуется отвлеченным существительным не очень часто и преимущественно в поэтических текстах. (4) Стремлюсь, как ты, к земному раю Я под безмерностью небес (Бр.) ≈ под безмерными небесами). (5) Приникнув к жесткости оград чугунных… (Б.) ≈ к жестким чугунным оградам (6) Она с детства слыла красавицей: чистота профиля, выражения сложенных губ, шелковистость косы. Все это, и в самом деле, было очаровательно (Чук.). ≈ чистый профиль, шелковистая коса (7) По синеве морей Зефир скользил (П.) ≈ по синим морям (8) Не поднимай цветка: в нем сладость Забвенья всех прошедших дней (Б.) ≈ сладостное забвение (9) И вновь порывы юных лет, И взрывы сил, и крайность мнений (Б.) ≈ крайние мнения (10) Крепостные не отличались примерной строгостью поведения (Герцен) ≈ строгим поведением. В.М.Жирмунский определил такое использование отадъективного существительного как «отвлечение эпитета, т.е. замену конкретного качественного слова (прилагательного) абстрактным понятием, выражающим его логическое содержание (существительным)» [4:157]. В результате словообразовательного акта имя признака выходит из зависимой позиции согласованного определения в позицию управляющего субстантива: синее море → синева моря. Такое грамматическое переподчинение влечет за собой переподчинение смыслов: акценты смещаются с предмета – носителя признака на сам признак, представленный как автономная сущность и способный к дальнейшей конкретизации (ср.: крепостные не отличались строгим поведением → не отличались строгостью поведения → не отличались примерной строгостью поведения). В составе мотивирующего суждения признак мыслится не отвлеченно, а в единстве со своим носителем, как внутреннее свойство предмета. Деривационный акт не отменяет этого единства предмета и его свойства, а только сдвигает смысловые акценты с первого на второе. Иной аспект признаковой семантики актуализируется в следующих высказываниях: (11) Я жаловалась ей на свою неспособность понять прелесть Хлебникова (Чук.). (12) Я чувствовала непрочность его положения (Чук.) (13) Он сознавал недостаточность этого объяснения (Мамардашвили). (14) Вы говорили о необходимости воображения (Чук.) Высказывания 11-14 допускают только предикативную, но не атрибутивную трансформацию, ср.: чувствовала, что положение непрочно (*чувствовала непрочное положение); жаловалась, что неспособна понять (*жаловалась на неспособное понимание); сознавал, что объяснение недостаточно (*сознавал недостаточное объяснение) и т.п. В подобных случаях имя прилагательное, включаясь в процесс словопроизводства, предоставляет существительному не атрибутивный, а предикативный слой своей семантики, формируя имплицитную пропозицию. Признак приписывается предмету как актуальный для данного конкретного случая. Разграничение по линии вневременное (свернутая атрибуция) vs. актуальное (свернутая предикация) находит свое подтверждение в следующем факте. Анализ словарных материалов показал, что, если имя прилагательное имеет только полную форму, оно, как правило, не производит синтаксического деривата, ср.: кислое тесто ® *кислота теста, материальная ответственность ® *материальность ответственности, простые вещества, простой карандаш ® *простота веществ, карандаша и т.п. (Для всех этих прилагательных МАС дает помету только полн.ф.). Еще В.В.Виноградов, отмечал, что краткие формы обозначают качественное состояние, протекающее или возникающее во времени, полные – признак, мыслимый вне времени, но в данном контексте отнесенный к определенному времени. Отсутствие кратких форм оказывается фактором, ограничивающим возможность субстантивной транспозиции, и демонстрирует тяготение отвлеченных существительных к выражению актуального признака почти во всех типах текстов, кроме поэзии. Эта функция может реализоваться по-разному. А. Существительное занимает позицию актанта при предикате основного высказывания: см. примеры 11-14, а также: (15)Полковник Шубинский, тихо и мягко, бархатной ступней подбиравшийся на место Лесовского, цепко ухватился за его слабость с нами, мы должны был послужить одной из ступенек его продвижения по службе (Герцен). (16) Эта женщина не верила в глупость людей, она верила в их подлость (Плат.). (17) Хармс упрекнул поэму в недостаточной толковости (Чук.). (18) Они его ненавидели за жестокость, за мелочное педанство, за холодную раздражительность (Герц.). Предикат имплицитной пропозиции выражен отвлеченным существительным. Субъект также получает свое выражение – либо зависимым генитивом (12-14, 16), либо притяжательным местоимением, выступающим в роли его функционального аналога (11, 15-16); в некоторых случаях субъект не назван прямо, но указание на него содержится в предшествующих фрагментах текста (17-18). При этом субъекты эксплицитной и имплицитной пропозиции могут как совпадать (11), так и различаться (остальные случаи), то есть полученное полипропозитивное высказывание может быть моно- или бисубъектным. Кореферентность субъектов основного и вспомогательного предикатов выражается определенными лексическими показателями, среди которых лидируют местоимение свой и прилагательное собственный. (Ср.: Слуга не верит в собственную подчиненность (Герц.) Во всех отмеченных случаях отадъективное существительное входит в состав предикатной группы. Возникает вопрос, какие предикаты наиболее естественно сочетаются с анализируемыми номинализациями. Говоря словами Н.Д.Арутюновой, возникает «сложная и интересная проблема модального партнера пропозиции, типов эксплицитных модусов, механизмов их взаимодействия с пропозицией» [1: 61]. Анализ показывает, что наиболее частотными и наиболее типичными в функции предиката оказываются глаголы речи, мысли, чувства, восприятия и эмоционального отношения. См. в вышеприведенных примерах: жаловалась, сознавал, чувствовал, верит, ненавидели, думал, говорили, упрекнул и т.п. Следовательно, в таких конструкциях «в смысловом пространстве высказывания зависимый предикат называет определенную ситуацию, положение дел в мире, а основной предикат называет восприятие ситуации; т.е. один из предикатов вводит в высказывание пропозицию, а другой пропозициональное отношение. Субъектом пропозиционального отношения может быть как говорящий (ненавижу его за жестокость), так и третье лицо (ненавидели его за жестокость). В последнем случае предметом сообщения, объектом модального отношения со стороны говорящего становится и ситуация, и отношение к ней другого лица, представленное как ментальная структура» [13: 131]. Б. Пропозитивное насыщение высказывания с помощью отвлеченного имени осуществляется и в тех случаях, когда деадъектив входит в состав детерминанта или обстоятельства. (19) Вчера, несмотря на сильную усталость, я все-таки отправилась вечером к Анне Андреевне (Чук.) ≈ несмотря на то, что я сильно устала… (20) При всех специфических особенностях своих натур, предопределяющих их притязания на власть, политики тоже люди («Известия», 1999, № 56) ≈ хотя натуры политиков особенные… (21)Этот-то человек, живущий последним открытием, вчерашним вопросом, новой новостью в теории и событиях при всей живости ума не мог понять сен-симонизма (Герц.) ≈ хотя его ум живой… (22) Даже мой отец, несмотря на свою осторожность, говорил, что смертный приговор не будет приведен в действие (Герц.) ≈ хотя он был осторожен… (23) Иностранных студентов берут не столько по таланту, сколько из-за собственной бедности («Комс. правда», 1998, № 35) ≈ из-за того, что сами бедны. Конструкции такого типа, в отличие от рассмотренных выше, как правило, моносубъектны и характеризуются иным способом смысловой организации. Имплицитный предикат называет здесь не положение дел, по поводу которого высказывается некоторое отношение, - он осуществляет характеризацию субъекта основного высказывания, ср.: я была усталой, политики имеют особенные натуры, его ум живой, отец осторожен, сами бедны. В некоторых случаях высказывание маскируется под бисубъектное (20-21), однако, как правило, носитель предикативного признака (формальный субъект) оказывается принадлежностью основного субъекта: натуры политиков особенные = политики имеют особенные натуры; его ум живой = он имел живой ум. Таким образом, и здесь мы имеем дело с моносубъектностью. Характеризация субъекта основного высказывания осуществляется зависимым предикатом – деадъективом, воплощающим свернутую пропозицию. Итак, наиболее типичные функции отадъективного существительного – выражение скрытого атрибута (отвлечение эпитета) и скрытого предиката (пропозитивное насыщение высказывания). Реализация каждой из этих функций возможна лишь в тех случаях, когда при имени качества есть имя предмета или референтное ему местоимение. Это естественно, так как признаковость по самой своей природе является категорией относительно несамостоятельной по сравнению с категорией предмета: «название предмета может фигурировать в речи-мысли вне связи с названием качества, название качества вне связи с названием предмета, как правило, не может» [6:155]. Утрата зависимого от деадъектива имени имеет два следствия. Во-первых, чрезвычайно частотным является употребление имен качества в форме творительного падежа с предлогом: (24) Быть может, поэтому Умрищев с такой охотностью читал Иоанна Грозного, потому что ясно сознавал невзгоду своей жизни (А.Плат.) (25) С проказливой шутливостью Белый описывает религиозные причуды московских мистиков (Ход.). (26) Он говорил с чрезвычайной живостью, с резкой мимикой, с громким смехом (Герц.). (27) Дети допытываются с удивительной настойчивостью и ловкостью до истины (Герц.). (28) Я с несколько детской заносчивостью думал, что покажу себя Алексею Николаевичу с товарищами (Герц.). Совершенно очевидно, что здесь анализируемые слова выступают в функциональной роли наречия, ср.: так охотно, шутливо, живо, настойчиво, заносчиво. Как известно, такой творительный имеет широкий спектр определительных значений (по совместности: уехать с детьми; по содержанию: сумка с книгами; по наличию: девочка с косичками; по времени: выехал с рассветом и т.п.). В имеющемся материале анализируемые существительные употребляются с определительным уточняющим значением – для характеризации предиката. Удобство этой формы для развертывания текста очевидно: она легко распространяется согласованным определением (а иногда даже несколькими), что обеспечивает возможность детальной конкретизации. Воспользоваться с этой целью несколькими наречиями было бы можно, но стилистический результат при этом ухудшается: возникает определенная грамматическая монотонность, ср.: Проказливо шутливо Белый описывает; Я несколько по-детски заносчиво думал и т.п. Нельзя не отметить, что готовность деадъектива выступить в обстоятельственно-характеризующей функции обеспечивается словообразовательной природой такого производного. Отвлеченное существительное и наречие по отношению друг к другу являются кодериватами : заботливый → заботливо → заботливость нежный → нежно → нежность И то, и другое производное, являясь синтаксическими дериватами прилагательного, призваны транспонировать его лексическое значение в другую грамматическую форму. Наличие в языке предложно-падежной конструкции, приспособленной для выражения обстоятельственно-характеризующего значения, позволяет, заполнив ее соответствующим существительным, создать своего рода грамматический синоним наречию: нежный → нежно → нежность → с нежностью Следовательно, возможность использования отвлеченного существительного в роли обстоятельства обусловлена как его местом в словообразовательной парадигме, так и характером синтаксической конструкции, в которой оно употребляется. Второй результат утраты зависимого имени состоит в своеобразном усилении предметного начала и обнаруживается в контекстах типа: (29) Но прежде чем в безвестность глянешь, Ты будешь в образе другом (Бал.). (30) В первой же избе, которую посетила Федератовна, была бьющая в глаза ненормальность (Плат.). (31) Сладкая пытка, мучительность нежная, Трепетность зыбкая, радость безбрежная? Милая, милая, это любовь (Бал.) Здесь нет имени предмета или действия, чей признак называло бы отадъективное существительное. В результате происходит своеобразная содержательная субстантивация: существительное перестает быть просто формой чужого содержания. Признак, обозначенный деадъективом, в таких случаях мыслится не как характеристика предмета или действия, а как выделенная сознанием самостоятельная сущность, как отдельный концепт. Именно здесь формируется подлинное имя качества - не знак чьего-либо свойства, а знак свойства как такового. «Чтобы некоторое свойство могло стать отдельным предметом мысли, - пишет Ортега-и-Гассет, - необходим знак, который бы зафиксировал результат абстрагирующего усилия, материализовал бы его и обеспечил удобной нишей. Имена, письменные знаки закрепляют абстрактные объекты, полученные в результате расчленения конкретных понятий. Если объект мысли очень необычен, мы опираемся на привычные знаки и, сочетая их, очерчиваем его контуры... Чтобы составить себе отчетливое понятие об объекте, его необходимо мысленно изолировать, отделить от окружения» [11: 76]. Изоляция признакового слова от носителя признака, таким образом, делает свойство отдельным предметом мысли, что создает условия для дальнейшего опредмечивания. Примеры такого опредмечивания достаточно частотны, хотя не разнообразны: (32) Затем Анна Андреевна рассказал мне о внезапном приезде Ш. и о гадостях, которые она наговорила (Чук.) (33) Сегодня он решил удержаться от резкостей в разговоре с сыном (Солженицын). (34) Павел Николаевич не счел нужным ответить на эту фамильярность (Солженицын). (35) Впавши в умильность от выпивки, Акимка рассказал о своем детстве (Астафьев) (36) Я не позволю себе такой подлости, чтобы на деньгах жениться (Чехов). (37) Должно быть, мол, я какую-нибудь мерзость сделал, коли меня бьют (Островский). Представляется, что в подобных случаях деадъектив выходит из сферы синтаксической деривации: теперь он обозначает не признак предмета / действия и не признак как таковой, а предмет, обладающий признаком, - точно так же, как и другие отадъективные существительные (ср.: глупец – глупый человек; наговорил глупостей – наговорил глупых слов). Своеобразие анализируемых слов заключается в том, что они могут именовать лишь достаточно узкий круг «предметов»: речевое и неречевое поведение и – реже – состояние. Это становится очевидным при трансформационных преобразованиях: гадости, резкости – резкие слова; фамильярность – фамильярное поведение; подлость, мерзость – подлый, мерзкий поступок; умильность – умильное состояние. Таким образом, анализ текстового употребления деадъективов показывает, что они способны воплощать разные ипостаси признаковой семантики: актуализованный (= предикативный) признак предмета; вневременной (=собственно атрибутивный) признак предмета); признак действия и, наконец, признак как таковой, как некая дискретная сущность, вычленяемая в объективной реальности наряду с конкретными предметами. Имя существительное «стремится», таким образом, к разрешению противоречия между субстантивностью формы и признаковостью семантики. Семантическая гармония наступает на стадии имени качества – существительного, обозначающего признак как таковой. Далее следует диалектический слом, и признаковую семантику побеждает субстантивная – возникают имена предметов по признаку. Литература 1. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. – М., 1976. 2. Бартошевич А. Суффиксальное словообразование существительных в русском языке новейшей эпохи (на материале новообразований после 1940г). - Poznan’, 1970. 3. Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. – М., 1999. 4. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. – Л., 1977. 5. Земская Е.А. Словообразование как деятельность. – М., 1992. 6. Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. – М., 1973. 7. Комри Б. Номинализация в русском языке: словарно задаваемые группы или трансформированные предложения? // Новое в зарубежной лингвистике. – М., 1985. С. 42-48. 8. Кубрякова Е.С. Типы языковых значений: Семантика производного слова. – М., 1981. 9. Курилович Е. Деривация лексическая и деривация синтаксическая // Очерки по лингвистике. – М., 1962. – С. 57-60. 10. Мурясов Р.З. Словообразование и теория номинализации // Вопросы языкознания, 1989. - №2. – С. 39-53. 11. Ортега-и-Гассет Х. Две великие метафоры // Теория метафоры. – М., Прогресс, 1990. – С. 68-82. 12. Резанова З.И. Функциональный аспект словообразования: Русское производное имя. – Томск, 1996. 13. Резанова З.И., Власкина Н.А. Отглагольные имена действия в конструкциях зависимого таксиса // Вопросы слово- и формообразования в индоевропейских языках: Семантика и функционирование. – Томск, 1994 , с. 131.