Об этой статье мне рассказала моя подруга, которая считает, что http://bag-n-shoes.com/ - это здорово, потому что можно найти отличные вещи по невысоким ценам. Постулат о системном характере языка приобрел в современной лингвистике статус аксиомы. Это положение получило исчерпывающее научное обоснование с привлечением самого разнообразного эмпирического материала. Однако достаточно многочисленные языковые факты свидетельствуют о том, что принцип системности не является всеобъемлющим, не распространяется на бесконечно большой корпус языковых конструкций, и закономерности, накладываемые системой могут быть нарушены. Асистемность языка нельзя трактовать как некий «изъян», так как именно способность преодолевать внутренние ограничения, создавая образцы «аномальных» употреблений, сообщает системе гибкость, увеличивает богатство и вариабельность выражения смысла и, в конечном счете, обеспечивает её развитие. За параллельным существованием системного и асистемного начал стоит диалектика языка и сознания, с которым язык неразрывно связан.

Целенаправленное использование асистемных языковых конструкций лежит в основе феномена лингвистического абсурда. Сам термин «лингвистический абсурд» еще прочно не закрепился в тезаурусе науки о языке, а вкладываемое в него содержание нуждается в обсуждении и конкретизации. В настоящей статье мы предпримем попытку установить содержательные константы вышеназванного понятия, что, в свою очередь, позволит выявить адекватные подходы к исследованию такого оригинального и противоречивого феномена, как лингвистический абсурд.

Прежде чем приступить к решению поставленной задачи, необходимо сказать несколько слов о принятом в этой работе понимании абсурда как обширной мировоззренческой категории, которая в результате многовекового развития в рамках философского, литературного, политического и другого дискурсов обросла различными нюансами смысла, придающими ей характер неоднозначности и расплывчатости.

Не до конца выясненной остается даже этимология слова абсурд. По всей видимости, имеет смысл говорить о существовании двух разных точек зрения на происхождение этого слова. Согласно первой из них, которой придерживаются, как правило, зарубежные лингвисты, слово абсурд появилось в латинском языке в результате контаминации слов absonus ‘какофонический’ и surdus ‘глухой’. Вторая точка зрения распространена среди отечественных языковедов, считающих, что слово absurd восходит к корню suer ‘шепчущий’ и к производной от этого корня лексеме susurrus, с которой позднее скрестилось слово surdus (подробнее о вероятной этимологии слова абсурд см. в [Буренина 2004: 7-8]).

Абсурд сегодня – неотъемлемая часть коллективного сознания и бессознательного. Вслед за О.Бурениной не считаем преувеличением утверждать, что «… абсурд и как мировоззрение, и как элемент поэтики охватил все сферы культуры двадцатого столетия, не обойдя вниманием ни литературу, ни философию, ни науку, ни искусство, ни язык в целом» [Буренина 2004: 59]. В нашем понимании абсурд – это своеобразный культурный механизм, выработанный человечеством и сопровождающий его на протяжении почти всей истории; механизм, находящий воплощение в мифотворчестве, философии, литературе, искусстве. В культуре он играет роль центробежной силы. Он противостоит формированию единого безальтернативного мировоззрения, тем самым способствуя развитию культуры в широком смысле этого слова. Абсурд – это реакция на несоответствие мирового устройства принципам рациональности и законам всеобщей гармонии, это «констатация смыслового, логического, бытийного и, соответственно, языкового бессилия обнаружить организующее начало в окружающем мире» [Буренина 2004: 25].

Определив абсурд как культурный механизм, выявим условия его порождения. В этом отношении целесообразно обратиться к философскому наследию А.Камю. Французскому философу и писателю удалось проникнуть в самую сущность феномена абсурда. Абсурд, по Камю, порождается сравнением: «человек сталкивается с иррациональностью мира. Он чувствует, что желает счастья и разумности. Абсурд рождается в этом столкновении между призванием человека и неразумным молчанием мира» [Камю 1989: 240-241]. Далее А.Камю приходит к заключению, что «чувство абсурдности рождается не из простого исследования факта или впечатления, но врывается вместе со сравнением фактического положения дел с какой-то реальностью, сравнением действия и лежащим за пределом этого действия миром. По существу, абсурд есть раскол. Его нет ни в одном из сравниваемых элементов. Он рождается в их столкновении» [Камю 1989: 242].

Все сказанное выше имеет прямое отношение к лингвистическому абсурду. Последний возникает в результате сравнения конкретного употребления языка с типичным, ожидаемым в данной дискурсивной ситуации высказыванием (группой высказываний). Если в философии, литературоведении, искусствоведении теме абсурда посвящено большое количество исследований, то в лингвистике проблематика языкового абсурда находится в стадии формирования, что, однако, не умаляет значимости целого ряда работ, внесших серьезный вклад в разработку вопросов, связанных с феноменом лингвистического абсурда. Так, лингвистический абсурд и смежные с ним языковые явления рассматривались в аспекте изучения нарушения принципов коммуникации [Падучева 1982; Сучкова 2005: 46-58], в аспекте исследования особенностей построения текста [Логический анализ языка 1990; Фатеева 2004], в аспекте изучения функционирования паратрактивных конструкций в дискурсе [Борботько 2006: 106-122], а также в связи с исследованием категории комического [Вайс 2004].

Следует признать, что под понятие лингвистического абсурда зачастую подводят самый разнообразный, семантически и функционально неоднородный языковой материал: паралогизмы, семантические и прагматические парадоксы, контроверзы, оксюмороны, небылицы, нонсенсы, адискурсивные и бессвязные высказывания, языковые конструкции, в которых в той или иной степени наблюдаются отступления от языковой нормы. Настоящий факт свидетельствует об отсутствии четко сформулированной и лишенной противоречий дефиниции лингвистического абсурда.

Понятие лингвистического абсурда имеет многоуровневую «систему координат». Поэтому для его определения необходимо проанализировать языковые явления, как минимум, с пяти точек зрения и установить соответствующие им формальные, содержательные (семантические), ортологические (нормативные), металингвистические и функциональные характеристики лингвистического абсурда.

С формальной точки зрения языковое образование, которое может быть классифицировано как явление лингвистического абсурда, должно состоять минимум из двух семантически значимых единиц. Абсурд (в том числе лингвистический), как отмечалось выше, рождается исключительно в результате сравнения. Сравнение же, как известно, возможно только при наличии двух или более компонентов и основания для их сравнения. Отдельные термины не могут передавать значение абсурда. Так, слова бег, холодный, темнеть, разумно, отвращение, прилежный, теплеть, самозабвенно, кристалл, белое, взятые изолированно, никак не выражают идею абсурда. Однако стоит только с помощью названных лексем построить словосочетания холодный бег, разумно темнеть, белое отвращение, прилежный кристалл, самозабвенно теплеть, как возникает идея абсурда, вызванная отторжением слов, объединенных в словосочетания, и сравнением этих конструкций с типичной парадигмой сочетаемости, входящих в них лексем. Семы слов, образующих словосочетания, вступают в противоречия (холодный бег – ‘предметный признак’ ↔ ‘процесс’; разумно темнеть – ‘наличие субъекта’ ↔ ‘отсутствие субъекта’; белое отвращение – ‘предметный признак’ ↔ ‘абстракция’; прилежный кристалл – ‘одушевленность и наличие сознание’ ↔ ‘неодушевленность и отсутствие сознания’; самозабвенно теплеть – ‘присутствие наделенного сознанием и волей субъекта’ ↔ ‘бессубъектное действие’) и «заражают» предложение, сложное синтаксическое целое или текст «вирусом» абсурда. Таким образом, с формальных позиций явления лингвистического абсурда имеют синтаксическую природу и реализуются в пределах сложного синтаксического целого или текста. В этом смысле оксюмороны и конструкции с нарушенной семантической или синтаксической сочетаемостью получают статус явлений лингвистического абсурда только в том случае, если они распространяют идею абсурда через семантическое пространство текста или его фрагментов.

В содержательном аспекте абсурд иногда противопоставляют смыслу, тем самым уподобляя абсурд бессмыслице. Представляется, что подобное понимание абсурда не отражает его важнейших характеристик, а для выделения дихотомии «абсурд / смысл» не существует достаточно веских оснований. Призвание абсурда заключается не в том, чтобы свести мир к хаосу и бессмыслице, а в том, чтобы выступить противовесом доминирующего мировоззрения, указать на альтернативу «другого смысла». По словам Р.Барта, уничтожить смысл невозможно, и «…нет ничего более «значащего», чем попытки от Камю до Ионеско, поставить смысл под вопрос или же разрушить его. Собственно говоря, у смысла может быть только противоположный смысл, то есть не отсутствие смысла, а именно обратный смысл» [Барт 1989: 288]. С содержательной точки зрения, к явлениям лингвистического абсурда следует относить конструкции, семантика которых вступает в противоречие с языковой картиной мира. В содержательном плане лингвистический абсурд реализуется как анти-смысл, подвергающий сомнению истинность знаний о мире, зафиксированных в семантической подсистеме языка.

Важное значение в определении лингвистического абсурда имеет его отношение к языковой норме. Некоторые исследователи отводят ортологическому (нормативному) аспекту главную роль в описании значения рассматриваемого термина. В частности, В.Ю.Новикова предлагает под лингвистическим абсурдом понимать алогичную языковую субстанцию, представленную единицами языка разных уровней, которые являются аномальными относительно языковой нормы [Новикова 2003]. Бесспорно, пренебрежение языковой нормой характеризует явления лингвистического абсурда. Вместе с тем, нам видится, что далеко не всякое отступление от нормы приводит к созданию лингвистического абсурда в тексте, иными словами, ненормативные конструкции и явления лингвистического абсурда находятся в отношениях дополнительной дистрибуции. Прежде всего, принадлежность не соответствующих норме языковых единиц явлениям лингвистического абсурда определяется фактором интенциональности, т.е. нарушение языковой нормы должно быть осознанно и совершаться намеренно. Более того, есть все основания для разграничения абсурдных высказываний и семантических аномалий. Как отмечают Т.В.Булыгина и Д.А.Шмелёв, явления лингвистического абсурда отражают глубинные изменения, которые происходят в современном сознании, а семантические аномалии представляют собой простое нарушение языковой нормы [Булыгина, Шмелёв 1990: 105]. Таким образом, явления лингвистического абсурда характеризуются отступлением от языковой нормы в тех случаях, когда последнее выступает в качестве способа выражения кардинальных изменений, происходящих в сознании.

В определении лингвистического абсурда важную роль играют его металингвистические характеристики. Именно металингвистический аспект рассматриваемого понятия позволяет дифференцировать явления лингвистического абсурда и смежные употребления языка. Так, формальные, содержательные и ортологические характеристики понятия «лингвистический абсурд» не дают ответа на вопрос, следует ли тексты эзотерической поэзии, зауми, волшебных сказок и других литературных жанров относить к образцам лингвистического абсурда. С металингвистической точки зрения, язык эзотерической поэзии, зауми и волшебных сказок не относится к лингвистическому абсурду ввиду того, что абсурдность этих произведений словесного творчества «разрешается за счет введения конвенций на употребление языковых знаков и разработки специального метаязыка, снимающего неоднозначность общедоступного языка» [Циммерлинг 2004: 303], тогда как понять и объяснить явления лингвистического абсурда можно только «за счет принятия особой онтологии, отказывающейся от постулата о единстве мира…» [Циммерлинг 2004: 303]. К явлениям лингвистического абсурда не относятся конструкции, которые воспринимаются как абсурдные ввиду отсутствия у реципиента знаний о существующей специальной знаковой конвенции. Лингвистический абсурд не является метаязыком в собственном смысле этого термина, хотя он способен передавать информацию, эксплицитно не выраженную в тексте (скажем, содержать аллюзии по поводу сомнений в рациональности и упорядоченности мира).

Наконец, вслед за формальными, содержательными, ортологическими и металингвистическими характеристиками необходимо обратиться к рассмотрению функциональных особенностей феномена лингвистического абсурда. Последние являются конститутивными в определении понятия «лингвистический абсурд». С функциональной точки зрения лингвистический абсурд представляется категорией дискурса. Именно нарушение дискурсивной обусловленности употребления высказывания или группы высказываний приводит к созданию лингвистического абсурда.

Таким образом, под лингвистическим абсурдом понимаются ненормативные, не предполагающие особой знаковой конвенции и не соответствующие реальной дискурсивной ситуации языковые конструкции, состоящие из нескольких значимых единиц и семантически противоречащие сложившейся языковой картине мира. Дальнейшие исследования явлений лингвистического абсурда могут протекать в формальном, семантическом, ортологическом, металингвистическом или функциональном направлениях.