1. Эту статью мне посоветовал мой знакомый, который узнал,, что сегодня есть услуга cтрахование выезжающих за рубеж по разумной цене. Данная услуга позволяет экономить время и силы и не бегать по разным организациям – все оформляется в одном месте. Проведение научной конференции по политической лингвистике (пусть даже  и не первой, особенно с учетом зарубежных прецедентов) – это, конечно, еще далеко не институционализация научной дисциплины, но явный шаг к ней, к тому же подкрепляемый теперь авторитетом РГНФ. Так что извиняться за термин «политическая лингвистика» и комментировать его внутреннюю форму, по-видимому, больше не надо: извинения уже прозвучали, а комментарии были сделаны (ср. [1-2]). А вот о внутренней структуре той совокупности исследований, которые их авторы готовы обозначать этим термином, и о ее отношении к другим, более устоявшимся дисциплинам говорить стоит, хотя этот разговор и длится уже дольше, чем существует сам термин «политическая лингвистика» (ср. [3])

2.  В докладе представляется полезным обсудить применимость к современной политической лингвистике некоторой типологии, различающей три варианта становления самых различных областей знания. На практике, конечно, эти подходы обычно бывают тесно переплетены, но вот рефлексия этой практики, а также способы построения локальных исследовательских проектов являют эти подходы в более чистом виде. Между тем политическая лингвистика как раз пребывает в таком состоянии, когда она часто становится предметом рефлексии и нередко воспринимается как исследовательский проект (категория, вообще-то заслуживающая особого разговора).

3.1.  Итак, первый подход – это подход от порождающей схемы, или, если угодно, от некоторой модели предметной области. Модели могут быть различными и выбранными с различной степенью удачности, тем более, что важную роль в их формировании нередко играют аналогии и метафоры, однако что является сильной стороной подобного подхода, так это наличие в нем некоторой логики, структурирующей предмет и методы его исследования. Логика эта, если она только специальным (не обязательно злонамеренным) образом не затемняется той или иной эзотерией, открыта для критического рассмотрения и, что очень важно, объясняет, почему у объекта выделяются те или иные стороны, открытые для внимания исследователей. Слабость данного подхода заключаются, во-первых, в том, что логическая схема сама по себе нечувствительна (выражаясь языком квалификационных сочинений и грантовых заявок) к практической значимости и актуальности исследований и задает, как и всякая логически обоснованная типология, дерево структурно равноценных, но совершенно по-разному развитых/развиваемых возможностей. Во-вторых, структурная схема – эта чаще всего agenda, если не desideratum, и многие из предусмотренных в ней позиций могут оставаться незаполненными в течение многих десятилетий (ср. историю семиотики, возникшей, особенно у Ч.С. Пирса, именно как логическая схема) или заполняться с явной натужностью. Очевидно также, что реализация логической схемы предполагает получение достаточно внятного ответа на вопрос, как минимум, о предмете исследования (тогда как при других подходах таковой ответ может долго оставаться вполне расплывчатым или вовсе не занимать исследователя в общем виде).

Если говорить о практике политической лингвистики, то автору неоднократно доводилось сетовать как раз на отсутствие заинтересованности в определении предмета дисциплины и предлагать свое понимание, согласно которому предметом политической лингвистики должен был бы стать некоторый аналог категории идиоэтнического языка – идиополитический дискурс (см. [4]). Не менее важным при таком подходе оказывается определение отношений (опять же логических) политической лингвистики к смежным дисциплинам, каковыми оказываются прежде всего теория политической коммуникации и политическая семиотика, а отчасти и социолингвистика.

3.2.  Второй подход – это подход от практических потребностей. Сильная сторона такого подхода – это очевидная прагматическая значимость и актуальность формирующегося комплекса исследовательских начинаний, главные же слабости –бессистемность этого комплекса и внелингвистическая мотивация (а очень часто и методологическая база) основных исследовательских начинаний [4]. Среди практически ориентированных исследований в наибольшей степени соответствующим представлению о политической лингвистике как исследовании языкового своеобразия политической коммуникации, обусловленного той ролью, которую выполняет политическая деятельность в обществе, и по-своему утилизующего потенциал языковой структуры и языковых механизмов, оказываются риторика и теория речевого воздействия, а также концепт-анализ, неотделимый от анализа языковых форм, тогда как прочие исследовательские начинания тяготеют к широко (без обязательной «компьютерной» привязки, исторически вторичной) понимаемой политической информатике (теории и практике работы с политически значимой информацией, основная часть которой функционирует в естественноязыковой форме).

3.3.  Третий подход – это подход от наличных интеллектуальных (и эмпирических тоже, но в настоящий момент это менее существенно) ресурсов: как максимум – от имеющихся наработок, как минимум – от людей, со всеми их исследовательскими и личностными пристрастиями, которые обладают этими наработками или потенциалом их создания (как говорил известный политик, «других писателей у меня нет»). При многих вполне очевидных слабостях (логики фактически никакой, актуальность и лингвистичность – как получится), этот подход обладает неубиенной сильной стороной: он тривиальным образом реализуем (ибо уже реализовался: что выросло, то выросло, лепты внесены, и остается лишь систематизировать наличность).

4.  В докладе предполагается рассмотреть соотношение трех перечисленных подходов в становлении политической лингвистики и основные следствия каждого из них для ее междисциплинарных связей и методологических принципов.