Эту статью мне посоветовал мой знакомый, которому всегда нравилась http://www.bsadv.ru/services/kovka.php, и именно поэтому он заказал для своего дома кованые окна и забор. Система целеполагания возникла в русле «новой», антропоцентрической, модели мира, представляющей не объяснение, ориентированное на прошлое (ßпотому что), а понимание мира человеком, ориентированное на будущее (àдля того, чтобы), то есть в русле модели, показывающей развитие всего существующего как направленное движение из прошлого в будущее [Арутюнова, 17; 14, 764]. В связи с этим концептуализация целевых (модальных) отношений в языке – явление сравнительно позднее. С нашей точки зрения, современным образом, который в метафорической форме представляет целевую макроситуацию (ЦМС), является семантическая ситуация, обозначенная девербативом ПОИСК(И) [7]. Модальность – проявление в языке понимания человеком взаимоотношений между мирами «Я»/«не-Я», «Я-внутренний»/«Я-внешний». Для определения этого виртуального понятия Ю.С.Степанов в свое время прибег к цитате из экзистенционального романа М.Пруста «В поисках утраченного времени: Сторона Германтов»: «Мы чувствуем в одном мире, а мыслим и даем названия в другом; мы можем установить соответствие между обоими мирами, но бессильны заполнить расстояние между ними» [13: 238]. Модальные значения обычно связываются с целевыми отношениями и толкуются через значения типа ‘хотеть’, ‘мочь’, ‘должен’, ‘надо’, ‘желать’, ‘нельзя’, ‘возможно’, ‘необходимо’, ‘невозможно’, ‘требуется’ и т.п. В языке модальность интерпретируется посредством семантических примитивов типа ‘хотеть’/‘желать’ (внешняя этикетка психического волевого состояния говорящего/пишущего) и ‘попытка’, ‘усилие’ (обозначение внутренних/внешних действий для достижения желаемого). Эти семантические компоненты содержатся во внутренней форме ядерного для обозначения поисковой ситуации глагола (по)искать [7: 47-58]. Для целевой (и, в частности, для поисковой) семантической ситуации модальность является инвариантной составляющей. Семантическая ситуация определяется как когнитивная реконструкция типовой ситуации (сюжетный «образ») [7], отражающая связи между предметами/явлениями реального/ирреального мира в модели управления глагольного слова [2: 156]: Хß ищетà У. Семантическая ситуация имеет текстовый потенциал. Релевантными признаками целевой (в том числе поисковой) ситуации являются следующие. Целевые отношения изначально композиционны (то есть носят структурированный характер): они являются сами по себе знаком самостоятельной макроситуации, которая оперирует другими ситуациями [8: 57]. ЦМС является по своей природе ситуацией будущей, поскольку «цели расположены в будущем» [9: 25]. В свою очередь, будущая ситуация интерпретируется как вероятностная, потенциальная, ирреальная, перспективная: целевая макроситуация представляет собой «моделирование связи между субъектом целеполагания и целью в виде определенной временной дистанции» [12: 33]. Для целевой макроситуации характерна фундаментальная бинарная векторная оппозиция между прошлым (левой валентностью, предтекстом ß причиной, мотивом, старым, известным, знакомым, ложным, преграждающим, мешающим, неосвоенным, скрытым, искомым, темой…) и настоящим-будущим (правой валентностью, посттекстом à целью, результатом, новым, неизвестным, незнакомым, правильным, истинным, преодолевающим, разрешающим, освоенным, открытым, найденным, ремой…). Эта оппозиция афористично сформулирована Н.Д. Арутюновой: «Новое смотрит в будущее с оглядкой на прошлое» [5: 699]. Целевая композиция, в основе которой лежит метафора движения к предмету/цели (= = = à = = *), является асимметричной: конечная точка (цель, результат) представляется более важной, акцентированной, чем начальная (мотив, причина), так как именно правые члены оппозиций в целевой макроситуации связаны с выражением понятия истина [5: 547]. Цель («что?») изначально связана с некоторым действием и его субъектом-лицом («кто?»). Поэтому дестинативная ситуация в минимальном представлении имеет трехчленную структуру с обязательными составляющими – субъект, предикат, объект (Хß ищетà У). В целевой макроситуации каждое из этих понятий выявляет свои семантические параметры. При рассмотрении ситуации с точки зрения ее центрального понятия – действия – исходим из определения, данного А.Н.Леонтьевым: «Действием мы называем процесс, подчиненный представлению о том результате, который должен быть достигнут, то есть процесс, подчиненный сознательной цели» [10: 12-13], а значит, происходящий по воле субъекта действия и содержащий модальный компонент. Одним из способов проявления модальности является отрицание, которое при текстовом подходе имеет расширенное толкование. Так, для выявления целевой семантики сгруппирована лексика, способная выражать отрицание: отрицательные формы предикатов (с частицей не); адвербиальные предикативы (неправильно, бессмысленно, бесполезно, бесперспективно, нецелесообразно и т.д.); прилагательные (бесполезный, бессмысленный и др.); адвербиальный предикатив нельзя. [13: 63-65]; для объяснения семантического своеобразия предлога ради в сравнении с эталонным целевым предлогом для используется отрицание в контексте модальных слов [3: 22]. Ляпон М.В., изучая взаимодействие «негации» с категорией ирреальности в тексте, подошла к интерпретации отрицания с позиций «скрытой» грамматики и определила различные проявления этой категории: «<…> статус отрицания определяется набором функций, выполняемых частицей не, способной выступать перед любой словоформой, частицей ни (совмещающей собственно отрицательное значение с оценочным компонентом, указывающим на исчерпанность отрицания (ни огонька, ни облачка), рядом лексем, включающих в свой состав названные частицы (нельзя, никто и др.), и словом нет [11: 205-206]. Чтобы определить место негации в языковой системе, автор анализирует сложные условно-гипотетические конструкции, в которых возникает контакт двух типов модальности – ирреальной и отрицательной – и приходит к выводу о том, что частица бы является аналогом отрицательной частицы не. Все эти наблюдения дают представление о способах проявления отрицательной модальности на разных языковых уровнях. И если учесть, что устанавливается семантическое родство лексического показателя модального значения желательности (глагольной лексемы хотеть) и грамматического показателя этой модальности (частицы бы) [1: 55-56], то проясняются области соприкосновения и «перетекания» друг в друга различных типов модальности: гипотетической, ирреальной, отрицательной. По нашему мнению, системная (на всех языковых уровнях) отрицательная, как и положительная, модальность является семантической основой и средством выражения фундаментальной лево-правой оппозиции («–» ßà «+») в ЦМС. При рассмотрении ситуации с точки зрения субъекта выделяется семантический компонент ‘активность’, который определяется как «волевое начало» (воля) в предмете, обязательное для выражения значения будущих ситуаций – «запланированного будущего» [6: 341]. Этот структурообразующий семантический компонент связывает воедино различные проявления целевой семантики: связь с будущим, способность к выбору альтернатив, предпочтение хорошего плохому, чувственную оценку (+/–) и др. Именно признак субъектной активности (физической и ментальной) является релевантным для маркировки целевых отношений на фоне других отношений обусловленности и интерпретируется в [8: 52; 56-64, 68-69] как «устремленность, направленность субъекта («наделенного волей») с одной ситуации на достижение другой ситуации». Волевой компонент, занимающий центральное место в целевой семантике, имеет сложную структуру и объясняется через модальные примитивы пытаться, усилие, желать, хотеть. Поэтому вполне естественно связывать категорию «активность» с семантическим признаком ‘лицо’, противопоставленным признаку ‘не-лицо’, и со «скрытой категорией» ‘одушевленность’ [Булыгина, 328]. При анализе целевой макроситуации со стороны объекта целеполагания (цели) выявляется параметр «выполнимость» «за счет усилий субъекта», или результативность [12: 32-33], когда «желание осуществленное, достигнутое, реализованное уже перестает быть желанием, и желаемое действие переходит в сферу реального бытия» [1: 57]. Цель и результат, определяемые друг через друга (цель, например, нередко толкуется как «пока не достигнутый результат»), представляют некие крайние точки, обозначающие «мир Я» (ирреальный) и «мир не-Я» (реальный). В связи с этим параметр результативность может трактоваться как переход между этими сферами (или перевод). Кроме того, «результативность цели позволяет говорить о процессе ее поиска» [12: 34]. При изучении ситуации с точки зрения субъекта и объекта важна положительная оценка правой (целевой) валентности, то есть ценностная ориентация субъекта целенаправленного действия, а значит, и всей целевой композиции: «причина ассоциируется с ненормативными явлениями и отрицательной оценкой (со «старым»), а цели – с положительными событиями и позитивной оценкой (с «новым»)» [4:.14; 5: 696-697]. Оценочность проявляет в языке ценностные ориентации человека. Сам процесс поисков/поиска цели рассматривается как положительно окрашенная, креативная деятельность [12]. Выскажем предположение, что положительная оценка целевой валентности связана не только с проявлением волевого начала, но и с акцентированием возможного перевода желаемого объекта в сферу реального мира, мира осуществления, потенциального превращения цели в результат (= = = à*). Таким образом, обобщение структурно-семантических признаков целевой макроситуации позволяет утверждать, что 1) ЦМС, по законам семантической согласованности, является ситуацией модальной (релевантный модальный параметр волевое начало – ‘хотеть’); 2) ее семантической базой признается фундаментальная векторная оппозиция с акцентом на правом аксиологически выделенном компоненте; 3) конструктивной базой ЦМС представляется трехчастная структура «субъект – предикат – объект»; 4) механизм целевой макроситуации связан с идеей перевода из одной микроситуации в другую. Следовательно, целевую макроситуацию можно интерпретировать как стремление субъекта (действие /движение/процесс) установить (конечная точка/результат/финиш – реальный план) желаемую для себя (начальная точка/желание/замысел – ирреальный план) положительную (à «+») ситуацию или перевести отрицательную ситуацию в положительную («–» à «+»!). Примерами целевых макроситуаций, содержащих идею перевода (à), могут служить ситуации, устанавливающие следующие отношения: 1) посессивные, т.е. отношения приобретения/присвоения: не иметь / лишить(ся) / потерять(ся)à иметь / взять / схватить / поймать/найти(сь); 2) реализации / осуществления / материализации: ирреал./нетà реал./есть; 3) результирующие: цельà результат; 4) наличия: исчезнуть/ отсутствоватьà возникнуть/появиться; 5) существования: не существовать à начать существовать; 6) нахождения / обнаружения: потерять(ся) / пропасть / исчезнуть à найти(сь) / обнаружить(ся) и др. В свою очередь, семантическая макроситуация ПОИСК(И), типовая модель которой содержит все перечисленные и иные оппозиции, является динамичным механизмом целенаправленного поведения субъекта, делающего выбор (или отбор) положительного (à «+») выхода из затруднительной (ß «–») ситуации. Поисковая макроситуация свойственна всему живому; относится и к конкретным, и к абстрактным целенаправленным действиям человека или другого антропоморфного существа (от физического движения-перемещения до модального, перцептивного и ментального значений); безотносительна к национальной специфике; является сценарной канвой для многочисленных сюжетных образов (охота, стрельба, покупка, встреча и др.); она адекватна современной интерпретации динамичного концепта цель. Литература 1. Алтабаева Е.В. Языковая и речевая семантика оптативных глаголов // Семантика языковых единиц: Докл VI Международ. конф. Т.2. – М., 1998. – С. 55-58. 2. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика: Синонимические средства языка. – М., 1974. – 367 с. 3. Апресян В.Ю. Для и ради: сходства и различия // Вопр. языкознания. – 1995. – №3. – С. 17-27. 4. Арутюнова Н.Д. Язык цели //Логический анализ языка. Модели действия. – М., 1992. – С. 14-23. 5. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М., 1998. – 896с. 6. Булыгина Т.В. Грамматические и семантические категории и их связи //Аспекты семантических исследований. М., – 1980. – С. 320-355. 7. Дмитрук Г.В. Расширение «языка цели»: предложное целевое новообразование в поисках/в поиске и его структурно-семантические аналоги: Дис. … канд. филол. наук. – Владивосток, 2001. – 221 с. 8. Евтюхин В.Б. Категория обусловленности в современном русском языке и вопросы теории синтаксических категорий. – СПб., 1997. – 200 с. 9. Крейдлин Г.Е. К проблеме языкового анализа концептов цель vs предназначение // Логический анализ языка. Модели действия. – М., 1992. – С. 23-30. 10. Леонтьев А.Н. Общее понятие о деятельности //Основы теории деятельности. – М., 1974. – С. 5-20. 11. Ляпон М.В. Взаимодействие категорий отрицания и ирреальности в тексте // Синтаксис текста. – М., 1979. – С.204-213. 12. Радзиевская Т.В. Семантика слова цель //Логический анализ языка. Модели действия. – М., 1992. – С. 30-35. 13. Степанов Ю.С. Имена, предикаты, предложения (Семиологическая грамматика). – М., 1981. – 360 с. 14. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. – М., 1999. – 824 с. 15. Труб В.М. Лексика целесообразной деятельности (опыт описания) // Логический анализ языка. Ментальные действия. – М., 1993. – С. 58-66.