Эту статью мне посоветовал мой знакомый, которого заинтересовала книга жалоб интернета, и он изучил ее досконально, из чего почерпнул много интересного. Литературу рубежа ХХ-ХХI вв. отличает такая характерная особенность, как плотная концентрация в ее пространстве межкультурных идей и проектов, вступающих в активный диалог между собой и вовлекающий в него автора и читателя. Этот феномен объясняется тем, что в рамках современной парадигмы знания литература приобретает особый онтологический статус. Она вбирает в себя знания и опыт из многих областей человеческого познания (мифологии, религии, философии, гуманитарных и естественных наук), становится отдельной формой мировосприятия и мировоззрения. В поле нашего рассмотрения попадает роман Кристиана Крахта (род. 1966) Faserland, один из самых ярких явлений немецкой прозы последних десятилетий. Роман соединяет в себе знаки различных семиотических систем – социально-исторической реальности ХХ века, современной поп-культуры, постмодернизма, сохраняет жанровую память романа воспитания, романа-исповеди и романтического романа Пути. Дебютный роман молодого прозаика (впервые опубликован в 1995 году и с тех пор переиздан уже пять раз) сегодня плотно вошел в литературоведческий и читательский обиход. В литературной критике спектр мнений и оценок этого романа достаточно пестрый – от явного неприятия книги до похвал и восхищения от точного «попадания в цель». Так, критик Грегор фон Реццори пишет, что в современной прозе ему еще не доводилось видеть такой точности восприятия мира, состоящей только из фирменных товаров и знаков, встречать такой трезвости взгляда посреди пустоты и такого неприятия коллективных банальностей при сохранении тонкости распознающих способностей [Баскакова 2001: 233]. В литературный обиход русскоязычного читателя роман Faserland входит в 2001 году (перевод Т. Баскаковой). Для неискушенного читателя названный роман воспринимается как немецкий вариант отечественной повести В.Ерофеева Москва - Петушки, обнаруживая ту же поэтику и аналогичную символику. Однако «продвинутый» читатель извлечет из примитивного, на первый взгляд, и скучноватого текста о Германии с многозначным названием скрытые в нем глубинные смыслы. В романе Faserland автор обнажает трагическую суть современного человека-потребителя, осознающего свою внутреннюю пустоту (eine grosse Leere) и зависимость от общества потребления [Beuse 2001: 151]. Роман повествует о типичном представителе «золотой молодежи» в системе, добившейся внешнего благополучия (здесь как раз отличие от книги В. Ерофеева) и того состояния, когда погоня за материальными благами отодвигает на задний план ценности духовного порядка. Основной задачей автора является отнюдь не критика, а скрупулезное описание современного общества потребления, идеалы которого связаны, в первую очередь, с идеалами безудержного наслаждения материальными благами. На своей родине роман Faserland стал культовым. Молодое поколение обеспеченных немцев гордо называет себя фазерландцами и спешит повторить маршрут путешествия главного героя романа: остров Зилт (Германия) – город Цюрих (Швейцария). В данном контексте само название романа обретает символическое значение. С одной стороны, английское слово Fatherland имеет своим аналогом немецкое Vaterland («отчизна»), записанное так, как оно воспринимается на слух. Здесь присутствует явное указание на то, что Германия постепенно утрачивает свою самобытность под натиском англо-американских поп-культурных вторжений и все более превращается в своеобразный «космополитический супермаркет» с необозримым ассортиментом товаров и услуг. С другой стороны, слово Faserland может быть переведено как «волоконная страна». Используя в романе особую «оптику» – волоконную оптику (Faseroptik) медицинских приборов, – автор как бы «под микроскопом», детально описывает социальное и культурное пространство современного ему общества потребления. Безымянный герой романа Faserland рассказывает свою жизненную историю, типичную для его поколения (своеобразная исповедь «сына века»). Его внешнее равнодушие позволяет ему, с одной стороны, едва ли ни цинично приспосабливаться к миру вещей и человеческих отношений, а с другой – выражает внутреннее неприятие мишуры этого мира. На протяжении всех восьми глав герой описывает свое путешествие по городам Германии, которая предстает в романе в культурно-исторических реалиях прошлого и настоящего, но, главным образом, в реалиях современного общества потребления. Едва ли не единственным средством авторской оценки здесь выступает эпиграф. Первый взят из романа С. Беккета Безымянный: Vielleicht hat es so begonnen. Du denkst, du ruhst dich einfach aus, weil man dann besser handeln kann, wenn es soweit ist, aber jhne jeden Grund, und schon findest du dich machtlos, überhaupt je wieder etwas tun zu können. Spielt keine Rolle, wie es passiert ist [Kracht 1997: 8]. Уже само название и текст беккетовского романа содержат указание на то, что и герой К. Крахта, некий безымянный человек, трагически осознающий абсурдность окружающего его вещного мира, и, вместе с тем, свою порабощенность этим миром, отправляется на поиски одиночества. Ощущение тотальной зависимости от вещного мира усиливается во втором эпиграфе к роману. Здесь рекламный слоган Give me, Give me – pronto – Amaretto является своеобразным проводником читателя в мир известных торговых марок и брендов, он задает свой особый код прочтения текста. В исследуемом нами тексте рассказывается о молодом человеке, рафинированном представителе «золотой молодёжи», который совершает на первый взгляд чисто развлекательное путешествие по Германии. Отправной точкой его странствий является остров Зилт, конечным пунктом – швейцарский город Цюрих. Путешествие безымянного героя не является в строгом смысле «познавательным» путешествием, скорее, это перемещение из бара одного города в бар другого, вынужденное общение с другими духовно неустроенными молодыми людьми, обреченными на безостановочный сексуально-наркотический драйв. Поскольку географическое перемещение героя романа является своеобразным аналогом его «духовного» путешествия-паломничества, то выбор маршрута и последовательность остановок выступает здесь важнейшим архитектоническим средством. Путешествие героя недаром начинается на острове Зилт, расположенном в культурном отношении чем-то средним между Британией и Германией. Остров Зилт (Sylt от древнеангл. - «порог») является исходной точкой путешествия героя и его рассказом-хроникой, началом пути его духовного осмысления мира и себя в этом мире. Герой Крахта стоит на пороге, в преддверии каких-то важных для него событий. Позиция ich stehe … (hier und jetzt) заявлена уже в первом предложении текста романа. Начальное слово текста романа also фиксирует четкую границу между прежней жизнью героя, - очевидно, в бессмысленно-аморфной толпе других потребителей, – и началом нового этапа жизни. Здесь же располагается и точка личностного выбора героя: процесс индивидуализации должен привести его либо к расширению и углублению своей индивидуальности, либо подвести к осознанию своей внутренней опустошенности и к признанию личной несостоятельности. Наличие трех друзей (двойники героя) предполагает три вероятных варианта его личностного развития: стать законченным наркоманом, как Нигель, превратиться в показного интеллектуала, как Александр, или покончить с собой от скуки и безделья, как Ролло. Жестокий и бесчеловечный мир потребления отбирает единственно близких ему людей, в новую фазу жизни герой вступает один. С первых строк роман позиционирует себя как роман о людях-потребителях. Действие начинается в кафе-закусочной Fisch-Gosch, самой северной рыбной закусочной в Германии: Am obersten Zipfel von Sylt steht sie, direkt am Meer, und man denkt, da käme jetzt eine Grenze, aber in Wirklichkeit ist da bloss eine Fischbude [Kracht 1997: 9]. Однако для главного героя именно это кафе становится границей, разделившей его жизнь на два периода: «до» и «после». Эта раздвоенность становится заметной уже во втором абзаце, герой способен думать одновременно о еде и о высоком: Also, ich stehe da bei Gosch und trinke ein Jever … und Westwind weht …. Ich esse inzwischen die zweite Portion Scampis mit Knoblauchsosse .... Der Himmel ist blau. Ab und zu schiebt sich eine dicke Wolke vor die Sonne [Kracht 1997: 9]. Упоминание здесь же западного ветра представляется также не случайным. Мотив ветра как спутника перемен в современном романе отсылает нас к тексту немецкого романтика Новалиса Генрих фон Офтердинген: дует сильный ветер в ночь, когда Генриху снится сон о голубом цветке, который подвигнул его на путешествие, ставшее для него способом самопознания и достижения внутренней гармонии. Именно на острове Зилт в баре «Один» происходит встреча героя с Карин, с персонажем, наделенным в романе особым статусом. Она выступает в качестве посредника между миром материальным и миром духовным, одна из деталей ее одежды свидетельствует об этом: на ее шее повязан buntes Hermes-Halstuch - «пестрый шейный платок». (К сожалению, в тексте русского перевода происходит утрата первоначального смысла). Здесь налицо аллюзия на древнегреческий миф о Гермесе, покровителе путников, охранителя границ, одной из обязанностей которого было провожать души умерших в Аид. В романе Карин отводится роль валькирии, забирающей души умерших. В романе она показывает герою картины духовной смерти его друзей и вместе с тем она оберегает его, выводит из опасных пространств соблазнов. Название бара Один символично. Один в германской мифологии – хозяин Валгаллы, последнего прибежища погибших героев, в котором герои каждый день сражаются между собой, а затем пируют. Здесь содержится намек на то, что бар Один является своего рода аналогом загробного мира. Это подтверждает еще и то обстоятельство, что в момент их посещения бара звучит песня Hotel California американской группы Eagles, содержание которой в мировой культуре ассоциируется с уходом, смертью, гибелью эпохи 60-х, эпохи хиппи. Не случайно герой принимает решение покинуть Зилт и никогда не возвращаться сюда. В поисках свободы герой отправляется в Гамбург (такая трактовка вполне уместна, если учесть, что полное название города die Freie und Hansestadt Hamburg). Именно там герою предоставляется возможность испытать полную свободу ощущений, которую может дать только одна из древнейших форм потребления – инкорпорирование (Э. Фромм). На одной из вечеринок по настоянию друга Нигеля герой впервые пробует наркотики. В облике доброго друга Нигеля, находящегося под воздействием наркотиков, вдруг проступают демонические черты (Nigels Augen … unheimlich dunkel … grosse schwarze Pupillen), а сама вечеринка напоминает шабаш ведьм с безостановочными оргиями. Это единственная сцена в романе, когда герой выходит из зоны самоконтроля. Однако ему все же удается вырваться из этого пространства дьявольского соблазна. Отметим, что географическое перемещение героя из одного города в другой имеет еще и знак духовного соответствия героя месту. Так, город Франкфурт-на-Майне вызывает у него чувство стойкого отвращения. Крупный финансовый центр с его прагматичностью диктует человеку свой modus vivendi, задает свой способ мышления и стиль жизнь, лишая человека главной составляющей бытия – устремления к Высшему. Напротив, в городе романтиков Гейдельберге романтическая душа героя чувствует внутренний покой и равновесие. Так, можно обнаружить в структуре личности героя присущие романтическому герою идеальные устремления (создать идеальную семью и жить в прекрасном «далёко», в Швейцарских Альпах, в небольшой деревянной хижине на краю Цюрихского озера). Преломляя романтическую философию Пути в художественном мире романа Faserland, К. Крахт показывает, что путь его героя есть «духовное путешествие», заключающее в себе разные этапы осмысленного движения героя в лабиринте современного общества потребления: от «прозрения» до «ухода» из этого мира. Многозначительным видится финал романа. Будучи в Швейцарии герой просит Лодочника за двести франков перевезти его на другой берег Цюрихского озера (подобие мифического Стикса). Стремление героя добраться до середины озера может означать желание символической смерти как достижение им формы зрелой жизни (своего рода инициация). Особое внимание обращает на себя нумерация глав в романе: Один, Два, Три … Восемь. Подобный счетный ряд может иметь следующее объяснение. Сотворение Богом первого человека Адама задает единицу бытия. Акт сотворения Адама есть акт позитивный, в котором потенциальность бытия превращается в его актуальность. Герой романа Faserland уподобляется единице бытия, Адаму. Он регистрирует мир, дает ему свои имена, он ускоряет течение времени или останавливает его, погружая своего собеседника в неподвижное время – пространство вещей. Акт сотворения Евы (в романе – подружка героя Карин) запускает механизм счета, что предопределяет возникновение линейной прогрессии. Здесь происходит разворачивание бытия от момента духовного рождения героя (число 2) до момента достижения им зрелой формы (число 8). Символика пути главного героя заключает в себе в «свернутом» виде историю развития европейской культуры. При внимательном рассмотрении можно увидеть, что остановки, совершаемые героем на своем пути, соответствуют определённым культурным эпохам. При этом совпадает и их хронологический порядок. Так, остановка на острове Зилт «соответствует» Средним векам (история этого острова связана с набегами викингов), гамбургские оргии напоминают о культе плотских наслаждений Ренессанса, а сухая рациональность франкфуртцев с их культом практического мышления и рационализма «соответствует» эпохе Просвещения. Многочисленные аллюзии в тексте указывают на то, что город Гейдельберг воплощает в себе увлечение человечества романтическими идеалами и позднейшее разочарование в них, что Мюнхен «соответствует» реализму, а вилла родителей погибшего Ролло на берегу Боденского озера несет в себе черты декаданса. Итак, в современном межкультурном пространстве роман К. Крахта Faserland может быть прочитан с использованием разных культурно-исторических и литературных кодов. Вооружившись литературоведческой «лупой», можно установить причастность этого романа к литературным традициям романтизма, реализма, постмодернизма, к жанру романа-исповеди, романа-символа, романа-пародии на современный мир потребления и, таким образом, обнаружить в нем еще и другие глубинные смыслы.