Али ибн-Бекар показал на них пальцем:
— Видите, — пояснил он, — это, наверное, для наказания прислуги. Или женщин.
Он заглянул в окна.
— Хорошие диваны, — удивился он. — Мягкие.
Ибрагим, который до этого молчал, вдруг поднял голову.
— Здесь, наверное, живут хорошие люди, — сказал он.
— Почему ты так думаешь? — спросил Камар-аз-Заман.
— Хороший, добротный дом, — объяснил Ибрагим, и ненадолго задумался. —
И небольшой, — от души добавил он. — Я думаю, надо зайти к этим людям и поприветствовать их.
— Отчего ж не зайти, — согласился Унс аль-Вуджуд. — Давайте зайдем.
Они подошли к двери, хотя на взгляд Абу Юсуфа можно было не беспокоиться и не обходить дом только для того, чтобы войти через дверь. Ибрагим поискал взглядом дверной молоток, но не нашел его. Он пожал плечами. Как же люди тут ходят друг к другу в гости? Он попробовал постучать кулаком по железной двери, и с удивлением увидел, что его рука прошла по другую сторону двери и оказалась внутри дома.
— Гм, — сказал он, и попробовал осторожно просунуть голову сквозь стену.
— Ибн Ибрагим без головы, — шепнул Хасан, и они с Джафаром засмеялись. Ибрагим тем временем разглядывал дом изнутри. Было темно, но во внутренних покоях виднелся свет, и откуда-то слышались приглушенные голоса. — Они нас почему-то не слышат, — заявил Ибрагим, высунув голову обратно.
— Я думаю, мы можем зайти.
Все по очереди вошли в дом через дверь. Вернее, сквозь дверь. Один Унс аль-Вуджуд прошел сквозь стену, не считая нужным церемониться. И сразу оказался в комнате. В странной комнате. Раньше он никогда не видел, чтобы люди лежали на столах. В этой комнате человек лежал на столе. Не прямо на столе, а в большом деревянном ящике. А рядом со столом, в некотором отдалении, сидели люди. Несколько человек. Две женщины в черных одеждах, и трое мужчин. Один из мужчин был совсем молодой. Другой, постарше, стоял, и держал в руках какую-то толстую книгу, по которой он что-то читал вслух заунывно и монотонно.
— Мир вам! — вежливо сказал Унс аль-Вуджуд. Человек с книгой тревожно поднял голову, посмотрел вокруг и ничего не ответил. Остальные вовсе не отреагировали на него приветствие. Унс аль-Вуджуд подошел поближе к лежащему человеку:
— Для чего ты возлежишь тут и позволяешь другим сидеть вокруг тебя и смотреть на тебя? — спросил он. — И почему ты даже не отвечаешь мне? Ты невежлив, — с укором сказал он, не дождавшись ответа. — Мог бы хотя бы открыть глаза, если тебе трудно говорить со мной. Я странник и твой гость, и я пришел искать отдохновения в твоем доме. Человек в ящике действительно был очень невежлив.
— Черта-с два ты получишь дом! — вдруг услышал Унс аль-Вуджуд женский голос и оглянулся. Все молчали, плотно поджав губы, и никто не смотрел на него.
— Но мне и не нужен ваш дом, — удивился Унс аль-Вуджуд.
— Я уверена, что он все предусмотрел в завещании, — снова прозвучал голос.
Унс аль-Вуджуд попятился. Никто из сидящих не разомкнул губ, хотя голос совершенно явно исходил от самой старших из женщин, которая прижимала к губам кружевной платочек — единственную светлую вещь в ее туалете, и горящими глазами смотрела на человека в ящике.
«Он мертвый!» — осенило Унс аль-Вуджуда, и он попятился из комнаты. Выйдя за дверь, он оказался в коридоре, и услышал раздраженный голос Ибрагима, который опять давал кому-то наставления. Бестолковая кухарка, как обнаружил Унс аль-Вуджуд, не хотела внять голосу разума и потереть темную мутную сковородку песком, чтобы она блестела. Она легонько терла ее мягкой тряпочкой и даже головы не поворачивала в сторону Ибрагима, нахалка! Только мужчины уже этому, почему-то, не удивлялись, и не слушали сердитые крики Ибрагима о том, что кухарку надо отправить в дом для наказаний, только диваны в них надо сделать пожестче. А лучше вообще убрать. Услышав, что в глубине комнаты есть еще люди, все двинулись туда, правда, уже не питая надежды с кем-нибудь поговорить. Один Ибрагим кипел от негодования, убеждая, что до сих пор им встречались просто тупые невежды.
— Мир вам! — возвестил он, входя в комнату, где лежал покойник, и сильно огорчился, когда никто не обернулся. — Это потому, что неприлично разговаривать при покойнике, — объяснил он, когда остальные попытались сказать, что их никто не слышит.
Унс аль-Вуджуд поделился своими наблюдениями:
— Я слышу их мысли, — важно сказал он. — Хотите, я скажу вам, о чем думает эта женщина в черном? Вам кажется, что она молчит, — видите, она не раскрывает рта? Но я слышу…
— Помолчи немного, — невежливо перебил Абу Юсуф. Они все услышали. Фразы сталкивались в воздухе и перепутывались друг с другом.
«Теперь мне придется возвращаться домой, все равно выгонят», — тоненько звенела чья-то печальная мысль. — «… вот если бы он дожил до среды, и снял со счета то, что обещал…». «Слава Богу, что он не успел все истратить на эту лахудру», — билось низко, как барабан.
— «Завтра же выгоню!»
—«Интересно, прилично мне сейчас попудрить нос, или неприлично?» — меланхолично интересовался кто-то.
— «Что за дурацкий обычай торчать у гроба! До чего же спать хочется!» — возмущался, по-видимому, бородатый человек с книгой, который не очень удачно боролся с зевотой.
Вдруг Абу Юсуф насторожился и подошел поближе к старшей женщине. От нее исходила вибрация, которая щекотала Абу Юсуфа и странно возбуждала его. Это было не так, как когда сквозь него прошла та женщина с черными короткими волосами и наполнила его тело истомой. Это была совсем другая вибрация, от которой веяло дикой силой и хотелось хохотать, летать в воздухе, и совершать подвиги. Или еще что-нибудь совершать. Чтобы эту щекочущую силу скорее потратить. Женщина нервно комкала кружевной платок и иногда встряхивала головой так, что концы ее черного шарфа вздрагивали и задевали молоденькую девушку слева от нее. Абу Юсуф, который вдруг почувствовал странный голод, сделал еще шаг. Но вдруг мимо него, не касаясь ногами пола, буквально пролетел Ибрагим и, крикнув, —«Посторонись», — слился с той, кого он принял за старшую жену. Остальные мужчины смотрели на него во все глаза. Ибрагим, сладостно извиваясь всем телом, несколько раз пролетел сквозь женщину, — туда и обратно, — и замер внутри нее, высунув наружу только нос и глаза. Его нос выглядывал изо рта женщины, а глаза — из ее щек. На взгляд Джафара и Хасана это выглядело бы очень смешно, если бы это не выглядело так жутко. Поэтому, хихикнув один раз, они спохватились, и спрятались за спину Унс аль-Вуджуда. Сантиметр за сантиметром, Ибрагим вытянулся из тела женщины, и потянулся. — Хорошо! — сообщил он. — Я помолодел на десять лет. Он молодецки повел плечами, и потянулся.
— И-и-эх! — сообщил он и взлетел к потолку.
— Ибн Ибрагим! — пролепетал Абу Юсуф.
— В вашем возрасте не подобает так…
— Что?! — взревел Ибрагим и махнул рукой. Пламя свечей заколебалось и две из них погасли. Обитатели дома вздрогнули, не отрывая взгляда от тоненьких струек дыма над фитилями. Молодая девушка взвизгнула и схватилась руками за сердце. «Старшая жена» вышла из оцепенения и ласково погладила ее по плечу.
— Не бойся, деточка, это просто сквозняк, — ласково сказала она. Ибрагим, удивленный, что в комнате не стало темно, оглянулся в поисках источника света. На изящной подставке возле окна стояла лампа. Ибрагим подлетел к ней и подул. Пламя в лампе не гасло. Ибрагим рассердился и махнул рукой. На лампу это не произвело ни малейшего впечатления.
— Ибн Ибрагим…
— Я ее все равно погашу! — раззадорился старец, не понимая, чем свеча в лампе отличается от остальных, которые ему удалось погасить. Он махал руками, злясь все больше, и потом бросился на лампу всем телом. Лампа стала медленно крениться. Сидящие рядом с покойником дружно повернули головы, и как завороженные, смотрели на нее. Никто не шевелился. Лампа немного покачалась, и упала. Ее круглый матовый абажур мелкими брызгами разлетелся по паркетному полу. Женщины закричали и бросились вон из комнаты. Человек с бородой вскочил, перекрестился, но на всякий случай тоже удрал. Последней выбежала молодая девушка, которой понадобилось некоторое время, чтобы постараться осмыслить ласковый тон «старшей жены». Абу Юсуф печально вздохнул. Он понимал, что творилось с Ибрагимом. Но остальные, те, кто не успел почувствовать голод, не понимали, и смотрели на него во все глаза.
| 