| Нравственное становление — это прежде всего становление в семье. Школа может оказаться в этом деле большим подспорьем, но она не может в полноте взять на себя нравственное воспитание. Это в принципе невозможно. Сегодня мне хочется начать разговор об этом для того, чтобы вместе всмотреться: что происходит с нашими детьми, что происходило когда-то и с нами тоже.
Начинается становление ребенка с момента зачатия. Удивительно мудро устроена природа человека: практически уже с этого времени ребенок готовится к взрослой жизни. Детство ребенка проходит именно как подготовка к взрослой жизни.
С 15–19 ти лет человек начинает ощущать себя взрослым. Детство забывается или вспоминается как какое-то светлое, но подготовительное время. Это ощущение не случайное — оно естественное, правильное. Действительно, все детство есть подготовка к взрослой жизни. Каждый год, каждый этап становления ребенка является этой подготовкой. Причем, каждый период является подготовкой к определенным действиям в мире взрослого человека.
Детство можно фундаментально разделить на два периода, Первый — от зачатия до 12 лет. Второй — от 12 до 24 лет. Цикл в 24 года (с двумя подциклами по 12 лет) затем повторяется несколько раз до самой смерти человека. А в составе 12 лет человек проходит два круга триад, когда в нем идет становление духовного, душевного и телесного. Остановимся на двух первых 12 летних периодах.
До 12 лет происходит запечатление в себе внутреннего образа действия и внешнего поведения взрослых людей. Как поступают взрослые — так и ребенок. Ребенок всей душой и зрением своим открыт к тому, чтобы брать и брать пример со взрослых. А с 12 лет начинается период самостоятельности, когда ребенок должен на собственных поступках проверить и утвердиться в том, что он запечатлел. С легкой руки журналистов, этот период назван «периодом самоутверждения». На самом деле это неправильное название. Действительно, исследования социологов показывают, что почти 90%, а то и до 97% современных подростков в этом возрасте самоутверждаются. Но не все 100.
3–10% подростков проявляют заботу. То есть, существует какой-то процент детей, которые в подростковом возрасте особо внимательны, чутки, щедры, уважительны, почитают взрослых и могут проявить поразительные примеры самопожертвования и готовности помочь ближнему своему. Откуда это? Внимательный анализ показывает, что главное психологическое содержание этого возрастного периода не самоутверждение, а проявление самостоятельности. Это как раз то, что они запечатлели до 12 лет в своей семье. И оказывается, что эта разница в соотношении процентов и есть характеристика сегодняшнего состояния семей.
В тех семьях, где идет самоутверждение родителей друг перед другом, оно естественно запечатлевается детьми и затем, в самостоятельных поступках, проявляется как самоутверждение. В тех же семьях, где родители утверждают друг друга и где существует атмосфера любви друг к другу и удивительной заботы, там и дети с 12 лет начинают проявлять заботу. Причем, в период самостоятельности всегда усиливается проявление запечатленного. То есть, если запечатлена злобность, то в самостоятельности это будет усиленная злобность, не похожая на родительскую, большая, чем родительская. Если же это забота, то она тоже усиленная, удвоенная, утроенная. Часто бывает, что собственный ребенок вдруг поражает родителей. Забота друг о друге, для них привычна, но в ребенке они вдруг обнаруживают такую заботу о себе, своих родителях, или о младших сестрах и братьях, которую в себе никогда не видели.
Сегодня много семей живут стихией свободы хотений: каждый пытается утвердиться в своих хотениях. И в результате глава семьи всегда неопределен. Эта роль принадлежит то жене, то мужу. Иногда в первые годы супружества она у мужа, потом переходит к жене; иногда смена происходит в течение дня: утром она у жены, вечером — у мужа; то в течение недели: три дня у мужа, четыре — у жены и т.д. Все, оказывается, зависит от внутреннего настроения супругов, от внутренней силы каждого из них, от их различных индивидуальных качеств, начиная с истеричности и кончая жестокостью или черствостью (первое — свойство женщины, второе — мужчины).
В результате, в атмосфере, где власть постоянно переходит из одних рук в другие, дети получают очень большую свободу проявления собственных хотений. Они начинают лавировать между папой и мамой. Если в семье есть бабушка и дедушка, которые время от времени берут власть на себя, — то уж тут у детей поле деятельности для проявления самостоятельности и всяческих хотений очень большое. Естественно, что дети в таких семьях становятся настоящими диктаторами. Они в центре внимания. Ревность родительская, бабушек и дедушек идет через детей. И в конечном счете мама на вечернем совете объявляет:
— Когда я одна с ребенком, он шелковый. А вот как только вы все собрались, ребенок изменился! Вы все в этом виноваты!
Тогда папа возражает:
— Слушайте, а ведь когда он со мной — лучше ребенка не бывает, а ты появилась — все у нас сразу кувырком идет!
Выслушав все это, бабушка говорит:
— Ничего подобного, вот когда он со мной, он шелковый, а вот как только вы пришли, то все нам нарушили.
Что это такое? Оказывается, ребенок обладает удивительной душевной приспособляемостью, очень чутким знанием и слышанием того, что происходит в душе взрослых, и ведет себя соответственно. Причем, адаптивная способность у детей очень велика и направлена на сохранение мира и лада. Ребенок стремится, чтобы его собственный мир обязательно был обеспечен. И, благодаря этому, он подстраивается под взрослого, хочет или не хочет того взрослый. Ребенок так или иначе, по природе своей, ищет мира с теми, с кем он живет, потому что немирное состояние для ребенка невыносимо. Недаром ведь дети бегут из дома. Они бегут, чтобы сохранить себя, мир свой сохранить. Они могут бежать к кому-то из взрослых, подстраиваются, с кем им удается этот мир сохранять. Поэтому, когда они остаются с бабушкой наедине, они «работают под бабушку», остаются с мамой — под маму, остаются с папой — под папу. Поэтому естественно, что с каждым из них ребенок находит свой язык. Но вот они собрались все вместе, и ребенок уже не знает, как быть. Поначалу не знает, но очень скоро (дети очень тонко это улавливают) он находит сильное лицо, причем, именно то лицо, какое является сильным в данную минуту (а сила эта может меняться), и это лицо избирается своим покровителем. В результате это сильное лицо, переругавшись со всеми остальными, защищает интересы ребенка, а ребенок доволен: он получил свое. Свое ребенок обязательно получит при таком противоречивом состоянии взрослых, когда каждый из них находится во власти собственных хотений.
Естественно, что ребенок в такой семье с 12 лет будет проявлять именно самоутверждение, и ничто другое. И в школе, и в классе мы это отчетливо увидим. Увы, детей, проявляющих заботу о других, а значит, и семей, дающих детям такое запечатление, сегодня очень мало.
Обозначив периоды в 12 лет, давайте сейчас в целом рассмотрим, что происходит в каждом из них и как отражаются эти периоды на всем протяжении жизни взрослого человека. Несмотря на то, что мы будем рассматривать периодизацию до 24 х лет, на самом деле мы заденем все остальные возрастные периоды, до смерти человека, потому что иначе не будет понятна та фундаментальность вкладываемого, которая происходит в детстве у каждого из нас.
Перед разбором периодов остановим свое внимание на законе последовательности запечатлений. Суть его то, что в жизни взрослого человека является наиболее значимым, существенным, в ребенке запечатлевается прежде всего.
Так, наиболее важным, первостепенным, на наш взгляд, является духовное развитие ребенка и взрослого. Именно с этого начинается становление человека в утробе матери. Резерв сил, которые будут затем поддерживать человека до самой смерти, в действиях правды, добра, в истинной любви к людям и к себе, закладывается в первый период — внутриутробный. Точнее будет сказать, что ребенок в утробе матери запечатлевает духовную способность опираться на тот или иной объем благодатных сил. Потом, после рождения, этот объем будет либо умножаться, либо оскудевать в человеке в зависимости от того, как поведут воспитание его родители и как будет относиться к полученному богатству сам человек.
Внутриутробное становление — это прежде всего запечатление душевных сил матери, ее душевного состояния, которые проявляется в отношении к отцу, детям, если они есть, к собственным родителям, т.е. к бабушкам и дедушкам, и вообще ко всем людям, с которыми она встречается дома и на работе. Ребенок внутренним, духовным зрением запечатлевает состояние души матери. Вот идет злоба на маму. Ответить можно по-разному: злобой или терпением, прощением, или любовью. Либо ни на что у нее нет сил, терпела, терпела, пока были силы, потом впала в состояние душевного дискомфорта, бессилия, отчаяния. Сорвалась в досаду, обиду, раздражение, гнев. Вот это состояние душевной скудности, запечатлевается ребенком в неспособности любить, заботиться, терпеть. Естественно, что такие дети после рождения легко срываются в истерику, злобу. Едва задень — начинается плач, чуть потребуй — в ответ упрямство или гнев. У ребенка нет сил быть в добром расположении к людям.
В возрасте 5–7 лет такие дети проявляют очень сильную неврастению, выставляют свое «я сам» и упорствуют в нем, либо часто капризничают, обижаются, постоянно болеют, подсознательно используя болезнь как способ управления вниманием и услужливостью родителей. Потом, в возрасте 12–14 лет, они душевно неустойчивы, быстро приходят в состояние истерик, внутреннего упадка, озлобления, жестокости, черствости и т.д. У них просто не хватает душевных сил. Мать не дала этих душевных сил, она сама их не имела, она сама находилась в глубоком бессилии перед событиями окружающей жизни (на работе или дома), и это все, переживая, она и запечатлела в своем ребенке.
Когда еще это скажется? Еще раз это скажется в возрасте 19 лет. Это переходная точка смысловой перестройки, переоценки ценностей, где чрезвычайно важно для человека иметь душевные силы. Если же их нет, то точку 19 летия, когда происходит расплавление прежних смыслов и приобретение новых, такой человек проходит очень тяжело. Сегодня этот возраст дает очень большой процент сильнейших срывов. Дети, не получившие в утробный период полноты материнского спокойствия, полноты душевной наполненности, в возрасте 19 лет дают психические срывы, кончающиеся иногда попытками самоубийства. В последние 10–15 лет в психиатрических лечебницах резко возросло число юношей и девушек, не выдерживающих напряжения жизни. В особенности в трудной ситуации оказываются ребята, служащие в армии, в тех ее частях, где есть дедовщина. Другим удается удержаться в жизни, и даже иногда не показывать окружающим своего состояния. Хотя при этом душа мается, не зная, где ее место, где ее дело. Чувство пустоты, бессмысленности, разочарования или ранимости, душевной усталости, безразличия, лени не дает что-либо делать или как-то строить свои отношения с людьми. Все это отдаленный результат неправильного внутриутробного становления ребенка, выразившийся в необеспеченности душевными силами, которые мать должна была дать своему ребенку.
Еще одна такая точка — 30 лет, когда вновь расплавляются смыслы, растворяются стереотипы, почва как будто бы уходит из-под ног. На этих удивительных точках развития, мудро заложенных в природу человека, мы еще и еще раз получаем возможность услышать совесть, дарованную нам еще до рождения, ради умножения которой и назначается человеку жизнь. Если же совесть через мать не умножена в ребенке, если благодатных сил от матери не дано, часто ему оказывается нечем преодолевать переломный период — тридцатилетие. Помаявшись в этой точке и не дав себе труд по духовному укреплению, человек выбирает для себя душевный или, еще хуже, — чисто телесный путь развития. Тогда следующее десятилетие он отдает умножению своих материальных богатств. В этом случае его ожидает прохождение 4 й точки — восстановления его совести. Это точка 40–45 лет, в которой у человека могут быть очень тяжелые состояния, особенно у женщины. И те, у кого внутриутробное становление проходило со скудностью душевной, период 40–45 лет проходит обычно трудно. Там же, где мать, в утробе своей носящая ребенка, находится в уравновешенном, спокойном состоянии, там, где она является центром заботливого внимания всех окружающих, и особенно мужа, будущего отца, где она покрыта его любовью, там она естественно исполнена внутренних сил, обращенных к ребенку, исполнена благодарности, обращенной к мужу, к окружающим людям. Мало того, когда женщина носит ребенка — это особое таинство, которое пробуждает в ней совершенно новые силы.
Пробуждение женщины как матери начинается именно с момента, когда она почувствовала в себе ребенка. И это таинство постепенно растет в ней. Совершаясь, оно превращает ее в совершенно иного человека, человека, который сосредоточен на внутренней своей жизни. И благодаря этому, мать становится оплотом покоя в доме, потому что в ней происходит творение новой жизни. Не ребенок творится, а жизнь. И жизнь совершенно особая, новая. Нося эту жизнь, женщина несет в себе тайну. Она несет в себе покой той жизни, которая в ней творится. В момент рождения ребенка происходит сильное душевное пробуждение, и мать становится центром в доме. Отец невольно прислушивается к тому, что в ней происходит, она не может не передавать этого состояния окружающим, она естественно передает его.
В православной традиции периоду вынашивания ребенка всегда придавалось и придается особое значение. Мать, носящая в себе ребенка, часто бывает в храме, исповедуется, причащается, дома больше бывает в молитве.
К сожалению, сегодня молодых матерей, которые переживают такую глубину внутреннего покоя, очень мало. Сегодня слишком много молодых женщин, которые, нося ребенка, этого всего не переживают. Это результат неполноты их собственного детства. И очень тяжело смотреть на сегодняшних детей, особенно девочек, будущих матерей. Уже сегодня видно, что такими матерями они не станут, у них такого пробуждения не произойдет, если только что-то кардинально не изменится в их жизни. Может быть, к пятому ребенку произойдет, но с первым этого не будет. Первые дети — уже невольно обреченные дети.
Роды. Момент перехода в новую среду. Резкая смена внутренних переживаний младенца. Если до этого он воспринимал лишь свое духовное «я», а душою и телом был соединен с матерью до полного слияния, отождествления с ней, то после рождения, когда рвется пуповина, когда оставляется материнское лоно, младенец впервые начинает воспринимать свое душевное и телесное «Я». Факт прорыва в новые переживания может быть настолько велик, звучен в самоощущениях ребенка, что запечатлевается на всю жизнь в подсознании человека. Печать душевных, чувственных переживаний может перекрыть духовный опыт утробного становления, особенно в тех случаях, когда мать не могла или не хотела хранить себя в мире и тишине, пока носила ребенка. Скудная одухотворенность матери и ребенка перед громом новых чувственных переживаний во время родов перекрывается на многие годы. Наиболее выраженная перекрывающая печать накладывается в момент асфиксии, когда младенец переживает удушье из-за трудных родов или если он обвит пуповиной. У таких детей бывает в той или иной степени пресечено чувство совести. Нередко они проявляют склонность к преступной или иной аномальной жизни. Они не знают внутреннего руководителя своих действий. Духовное становится для них областью незнаемого до тех пор, пока печать родов уже во взрослой жизни не будет каким-то образом снята.
После рождения начинается второй период становления ребенка. Он длится до 3 х лет. Это время душевного развития.
Но вернемся к периодам становления детей.
Ребенок рождается. В этот период дети запечатлевают способ общения людей, прежде всего матери и отца. Что это такое — общение? Внимательно, душевным взором, чувством вглядываются они во взрослых, в то, что происходит не только в их внешнем поведении, но и в то, что происходит на душе у каждого из них. Не моргая и не смущаясь, но искренне внимая, малыш может смотреть на взрослого по нескольку минут. Взрослый, порой, придет в смущение, не понимая, что в нем привлекло малыша, а последний будет смотреть куда-то во внутрь, в глубину, во взрослого, смотреть просто и серьезно.
Нередко мать после ссоры с мужем идет к малышу, но прежде приводит в порядок мимику лица, тон голоса. Она полагает, что тем самым скрыла от ребенка неприятное происшествие. Однако на душе у нее неспокойно. Всплески раздражения, обиды продолжают жить. И ей невдомек, что младенец душевным зрением чувствует и запечатлевает не столько внешнее поведение, сколько внутреннее состояние ее души.
Многие матери замечают, что дети на одних взрослых реагируют плачем, к другим тянутся, хотя и видят их впервые. Каким-то образом дети распознают взрослых. Порой, даже находясь в другой комнате, заливаются плачем и не могут успокоиться до тех пор, пока чужой человек не уйдет из дома.
В эти три года девочки схватывают женский способ отношения к миру, мальчики — мужской. В определенные сенситивные периоды с полутора до двух лет и в два с половиной— три года, мальчик запечатлевает именно отца. Мать это обнаруживает в очень простой форме. Ребенок вдруг начинает тянуться больше к отцу, хотя до этого момента или же после этого периода ребенок стремится к матери. И это естественно, это нормально. Мальчик в эти периоды запечатлевает внутреннюю жизнь отца.
Нередко матери, в которых не пробудилось чувство материнства, а по этой причине не открылась материнская мудрость, начинают ревновать ребенка к отцу. Пробужденная же материнская мудрость радуется этой обращенности мальчика к отцу. Равно как и пробужденную отцовскую мудрость в эти периоды особенно чувствует ребенок и много отдает времени на общение с ним и с членами семьи, заботой покрывая каждого и всех, и тем примиряя их. К сожалению, в наши времена дети имеют возможность запечатлевать мужской способ поведения в очень ограниченном наборе действий отца: в чтении газет, журналов, мужском способе смотрения телепередач, трудных отношений с ближними. А порой и того меньше. Отец прибежал — убежал; ничего удивительного, если таким же отцом будет и этот мальчик. Если этого не знать, потом будет непонятно, что происходит с подростком, что происходит с сыном, когда он, став отцом, начинает в своей семье ссоры, раздоры, почему он, все правильно понимая умом, не может ничего с собой сделать, не может справиться с собой.
Запечатленное в душе до некоторого периода не осознается, вы можете говорить своей дочери или сыну: «Ты неправильно поступаешь, супружество твое проходит неверно». Он или она этого не услышат, потому что имеется определенная закрытость, замкнутость на узнавание в себе неправды. Должен пройти какой-то срок, прежде чем человек начнет слышать голос родителей. И происходит это именно по той причине, что запечатленное от родителей внутренне защищено от разрушения.
Существует особый механизм охранения запечатлений до срока. И пока эти сроки не настанут, запечатленное будет работать как единственный закон действия. Лишь дети, которые минуют законы запечатления либо коснутся их слегка, еще способны, будучи подростками, или в юношеском возрасте, иметь внутренний взгляд на самого себя. Для этого необходимо вести воспитание детей в культуре духовного развития и становления. Об этой культуре разговор у нас еще впереди.
Если же такой культуры нет, тогда только после 30 лет, иногда после 40, в нас постепенно открывается зрение на собственные ошибки, идет открытие душевного зрения. И мы начинаем видеть вдруг, что то, против чего мы боремся в своих детях (а им уже иногда 20–30 лет), оказывается, посеяно нами. Пока мы в себе этого не перестроим, в них перестройка состояться не может.
Возраст с 3 до 5 лет — это возраст телесного развития, когда внешней доминантой психической деятельности ребенка является игра, а внутренней — обретение взрослых смыслов жизни. В четыре года идет активизация способностей. Удивительно все устроено в природе человека: именно в этот период дети, запечатлев в предыдущем возрасте, как нужно обращаться с окружающими, начинают активно постигать смыслы окружающей их жизни. Недаром именно в этом возрасте они играют во взрослые игры: в дочки-матери, продавцов-покупателей и т.д. Они ухватывают то, чем взрослые живут, причем, ухватывают по самой сути. В детских садах сегодня обнаруживают неожиданные игры, какие раньше, наверное, и придумать было нельзя. Например, одна воспитательница рассказала мне об игре, которую она наблюдала в своей группе. Называется игра «Мы в очереди поссорились». Для этого дети выбирают продавца, директора магазина, тех, кто стоит в очереди, и одного опоздавшего, который становится в конец очереди. В ссору ввязывается продавец, на это очередь как-то реагирует. Игра заканчивается тем, что приходит директор магазина и наводит порядок.
В эту игру дети играли с большим азартом. Анализируя вместе с воспитательницей игру, мы обнаружили, что через нее происходит среди детей установление иерархического статуса вгруппе. Оказалось, директорами всегда выбирались одни и те же 2–3 ребенка. Еще трое, приближенные к ним, по очереди становились продавцами, основная часть детей была очередью и несколько гонимых, унижаемых в группе становились опоздавшими. Правда, среди них обнаружились дети, которые имели в характере выраженный авантюризм. Им нравилось переживать, что происходило между ними и очередью... Но ведь это картинки нашей жизни! Смыслы, схваченные в этом возрасте, идут затем как фундаментальные запечатления через всю жизнь. Трудно и непросто будет потом перестроиться человеку. Даже когда он сам начнет перестраиваться, уже осознавая, что так, как он поступает, поступать нельзя, внутреннее запечатление будет удерживать в образе запечатленного.
Не менее значимо и то, как играют дети в эти взрослые смыслы. Не просто — во что играют, но и как играют. В последнее время увеличилось количество жестоких игр, равно как и проявлений жестокости в самой игре. В тех же «дочках-матерях» матери бьют своих детей, мальчики берут ремень, хворостинку. Обнаружилось, что сами играющие дети играючи часто устраивают различные истерики, а то и ссоры, и драки. В играх детей обнаруживаются смещения в смыслах жизни взрослых, которая проходит на глазах у детей. Вместо заботы — все большее смещение в индивидуализм, который усиливается одновозрастным составом групп, закрепления своего места под солнцем (т.е. относительно воспитательницы) и отработка приемов удержания найденного положения; внешняя импульсивность, эмоциональность, все больше страстная, до азарта, до истеричной обидчивости, или драчливость, вместо глубины чувств, вдумчивой неспешности, внимания к событиям и друг ко другу.
Дети играют образы городской суеты. Совсем вышли из их игр извечные смыслы. Видимо, сегодня детям нужно помогать играть. Причем, не просто быть с ними в игре в качестве воспитателя или родителя и полностью «пасти» детей (это совершенно неправильная ситуация); дети должны играть сами, самостоятельно, и научиться внутренне пребывать в этой игре. Если воспитатель или родитель постоянно ведет, доминирует над детьми, то дети не научаются играть. Оказывается, дети, не игравшие в возрасте трех-пяти лет, не способны играть и в возрасте 7–16 лет. Они не идут играть во двор, им неинтересно там, потому что они не запечатлели игру как игру. Более того, взрослые смыслы жизни для них малопонятны. В возрасте 12–14–16 лет, когда мы начинаем с ними говорить о том, что такое вообще смыслы взрослых, они воспринимают этот разговор как не их разговор. В последнее время детей, которые способны выходить на серьезные разговоры о смыслах жизни, из года в год становится все меньше. Причем, наблюдается катастрофическое падение интереса старшеклассников к серьезным, осмысляющим разговорам. В чем дело, почему? Похоже, что это относится прежде всего к городским детям и прежде всего детсадовским. Причем, наблюдается также следующая закономерность: наиболее авторитарные воспитатели детских садов дают наименее способных к осмыслению детей. А человечные, те, которые детям позволяют быть детьми и любят детей, в детских садах трудно приживаются.
Придя в школу, в начальные классы, детсадовские дети очень часто попадают в унисон с авторитарными учителями. Детям детсадовским с авторитарными учителями легко. Удивительная ситуация: оказывается, именно среди детсадовских детей, попадающих в начальную школу с авторитарным учителем, немедленно обнаруживается определенное количество ябедников и властолюбцев. Из детского сада они запечатлели это, а здесь запечатленное приветствуется учителями. Очень скоро обнаружится некоторое количество верховодов, особенно девочек, которые займут командные позиции в классе. Почему? Потому что они запечатлели от трех до пяти лет командующую воспитательницу и ее способ поведения. Он стал и их способом поведения. Теперь, когда они попадают в начальную школу и встречают здесь авторитарную учительницу, которая точно таким же образом ведетсвой класс и именно таких детей любит, оказываются самыми любимыми, как наиболее удобные учителю, ибо делают все так, как она скажет, в число принимаемых попадают и те дети, которые всего боятся и при малейшем повышении голоса тут же складывают ручки на парте.
Возраст от 5 до 7 лет — этап воспитания духа, начало триады, время строгого послушания. Тело и душа — в строгости. Смотрите, как направлены в ребенке душевные силы, заложенные в утробе матери: сначала на восприятие человеческого общения, потом на запечатления взрослых смыслов жизни, и теперь, с 5 до 7 лет, труд становится центром внутреннего внимания ребенка.
В нравственной психологии выделены три вида трудовой деятельности: самообеспечение, работа и труд. Самообеспечение — это действие по удовлетворению личных натурных потребностей человека (ребенка) в пище, телесном комфорте, уюте. Работа — это действия по способностям, т.е. различного вида занятия: умственные (интеллектуальные), музыкальные, изобразительные, ремесленные, технические, пластические, в том числе спортивные, танцевальные и т.д. И, наконец, труд — это или отклик на нужду, или выполнение трудового действия из послушания (из любви). Последнее есть то, к чему ребенок открыт на внутреннем плане. А на внешнем в нем открыта готовность к работе. От родителей зависит, в чем будет происходить закрепление ребенка, куда пойдет запечатление больших резервов душевных сил.
Однажды ко мне на педагогическую консультацию пришла мама восьмиклассника.
— Не знаю, что делать. Приходит из школы, включает магнитофон, ложится на кушетку и 4–5 часов без перерыва слушает. Не спит, не дремлет. Активно слушает.
Я представил себя и своих знакомых на месте этого подростка и понял, что нам такое не по силам, даже если будет выбрана любимая нами музыка. У нас сил не хватит. А у них, подростков, хватает. Откуда?
Начинаем выяснять с мамой. Оказалось, что в возрасте 5–7 лет она сажала его перед телевизором и занималась домашними делами — это ей было удобно. Нет ничего удивительного в том, что душевные силы для выполнения зрелищного действия в подростке запечатлены большие, а на трудовое действие — их почти нет. Он приходит домой. Мама его останавливает.
— Подожди, не раздевайся. Хлеба у нас нет. Сходи в магазин. Десять минут — туда и обратно.
А у подростка в душе словно все упало. Руки опустились, чувство разочарования и конченой жизни захватило его всего. Мама же сердится. Ей кажется, что он упрямится, вредничает, что он эгоист... Ей невдомек, что в сыне действительно нет сил для выполнения действия по нужде. Это для него — труд, который требует огромного усилия над собой по переводу сил души от зрелищ к нужде семьи. В детстве, в пять-семь лет, она не дала ему условий правильного запечатления. Теперь восстановить правду будет непросто.
Я работал в школе организатором внеклассной работы. Захожу в 9 й класс и говорю:
— Ребята, машина с партами пришла, нужно ее разгрузить.
— Когда? — спрашивают.
Отвечаю:
— После уроков.
— Вай! — и почти нулевая реакция, откликнулись один-два. Чувствуя ошибку, я захожу в другой класс и говорю:
— Ребята, нужно разгрузить машину, пришла с партами.
— Когда?!
— Сейчас!
— Ура!!! — полетели...
Они откликнулись на мою нужду? Ничего подобного. Они откликнулись на возможность весело провести время, потому что на самом деле перекидать парты для ребят 9 го класса ничего не стоит.
В 30 е годы у нас в стране произошла кардинальная перестройка в педагогической науке. Педагогика отделилась от психологии. Еще раньше произошло отделение школы от Церкви и уничтожение всего, что составляло духовное основание педагогики. Родился всадник без головы. В практику воспитания он вышел с лозунгом, которого до этого не знал ни один народ, ни одна нация: «Детям — счастливое детство». До этого детство всегда было временем подготовки к взрослой, сложной, трудовой и ответственной жизни. Вместо этого появилась жизнь беззаботная.
Каждый раз я вспоминаю бабушку, у которой мне пришлось квартироваться, когда я преподавал в подмосковной сельской школе. С утра, ни свет ни заря, я еще сплю, она уже встала. Ей 78 лет. Неугомонная, она весь день на ногах. Дети выросли, живут в городе, бабушка живет одна. Огород, куры, и она со всем этим крутится. Только к вечеру присядет, чтобы поесть и немного посмотреть телевизор, да и ложится спать. Я иногда помогал ей. Однажды я решил помочь основательно — все воскресенье посвятил этому. Мы вместе с ней занимались огородом. К обеду я ее попросил:
— Баба Маша, можно я немножко прилягу?
— Конечно, сынок, приляг.
Я прилег. Думал, что полчаса полежу, а проснулся только через 2 часа. Выхожу в огород, спрашиваю:
— Баба Маша, а вы-то отдохнули?
— Отдохнула, — говорит.
А я вижу, как она отдыхала: все, что мы выпололи и что в межгрядье валялось, она собрала и вынесла за пределы огорода. Вот ее отдых... К вечеру я ее спрашиваю:
— Баба Маша, неужели вы не устаете?
Она говорит:
— Да бывает, бывает иногда...
Для меня все это было совсем непонятно. Что это такое? Много лет спустя, глубоко занимаясь психологией труда, я узнал, понял, что же происходит с бабой Машей, что происходитсо многими бабушками и дедушками ее поколения. Возраст детства (5–7 лет) у них приходился на 1905–1915 годы, время, когда основное население было сельское, когда детям было не до развлечений, да и традиции деревенского воспитания были строгими. Баба Маша вспоминала, что с 4 х лет отец отправил ее на огород, и основную часть детства она провела там.
— Неужели не хотелось поиграть, как сегодня дети играют? — спрашивал я ее.
— Как же, отец так задаст... Не до игры было. Конечно, немного играли, но больше работали, — отвечала она.
Неудивительно, что душевные силы благоприятного для запечатлений возраста легли в трудовое действие. Теперь даже за обеденной беседой она не могла сидеть больше получаса. Я еще и час и два слушал бы ее, а она уже занялась хозяйством. Так ей спокойнее.
Большая часть нас, 40–45 летних, воспитаны в сердобольных родительских руках, при родителях, которые, не очень-то осознавая это, больше ублажали нас, нежели формировали. Поэтому по способностям мы можем очень много и долго работать. Например, математик по способностям готов 12 часов провести в институте и в 10 вечера прийти домой. Т.е. силы есть, и их много. А попробуй он не по способностям сделать какую-либо работу... Приходит домой. Жена встречает известием:
— Карниз упал, нужно подвесить.
А он чувствует, как теперь что-то упало в нем. Нет никаких сил браться за дело. Просит отложить. Жена согласилась. Он идет мимо своего стола, вспоминает, что какую-то задачу на работе не доделал. Садится за стол и до 2–3 ночи работает над ней. Силы появились. Получается: по нужде — сил нет, по работе — есть.
Также и женщины знают за собой аналогичные состояния. Кто-то избегает мытья полов, кто-то — стирки, потому что душевных сил на стирку нет, не было такой привычки в детстве. Кто-то избегает глаженья. Постирать — постирает, а вот гладить — нет никаких сил. Когда заставляют, а в конечном итогезаставляют, то мука-мукой. Кому-то не по силам готовить, кому-то не по силам утешить мужа. И так далее. Это значит, что период от 5 до 7 лет, т.е. период становления трудового отклика, проведен в праздности, в беззаботных играх или в занятиях по способностям. На самом деле, все народы многовековым опытом интуитивно знали об этом периоде. И существовали обычаи и традиции во всех народах, в том числе и в русском народе. На Руси от 5 до 7 лет дети 2/3 свободного времени (исключая сон и еду) были проводимы в труде. Их понуждали к этому. Причем, в таком труде, который связан непосредственно с результатом, ведь дети все очень конкретно воспринимают.
Когда мы сейчас говорим: «по труду и зарплата», сегодняшний подросток понимает это с трудом. Головой это можно еще понять, но внутренним опытом нельзя, потому что связи между трудом и тем, что подросток на столе имеет, у него нет. Иное дело — село. Ребенок 4–5 лет посадил семена на грядку. Появились ростки. Если их не поливать, они засохнут, не проредить и не прополоть — плохо будут расти. Растения сами просят. И это нужда первого порядка.
Но вот созрел урожай. Ребенок несет выращенное им с грядки на стол и видит, как радуются домашние зеленой пище. Ребенок видит нужду второго порядка.
На следующий год ребенок снова посеет семена. Но не только из любознательности. Теперь его начинающийся труд будет исходить уже из домашних нужд.
Запечатления детства ложатся в душе ребенка на уровне безусловных рефлексов и потому имеют глубину и большую устойчивость.
Сегодняшний городской человек, да и сельский тоже, уже не имеет конкретной связи между трудом на грядках и теми продуктами, которые он видит на столе. Привить эту связь через знание, т.е. через слова, невозможно. Опыт трудовых отношений обретается сегодня у юношества только с 18–19 лет. У тех же, кто кончает институт, и того больше — только с 23 лет, а еслипосле армии, то и вообще с 25 лет. В результате человек просто не может понять, что от него хотят. От него ждут просто работы, а у него нет внутреннего движения к ней. Поэтому нужны внешние опоры в виде денежных стимулов, престижа, угрозы наказания и т.д. В его памяти нет таких образов (а именно они побуждают человека к действию), в которых работа была бы соединена с людьми. Например, продукт, который он выпускает, был бы предназначен непосредственно для людей, тем более, если это пищевой продукт. Если он выпускает одежду, душой он чувствовал бы тех, кто будет ее носить, и для них делал бы. Вот этой связки у него нет, потому что в детстве конкретно не уложилось. Поэтому он внутренне этого не понимает. Он может понять лишь одну связку «работа-деньги». Связки «работа-человек» сегодня практически не существует. И в этом катастрофа. Трудно в этих условиях добиться качества продукции. Человек не имеет сил для качественной работы. Другое дело, если за плохое качество будут наказывать деньгами, тогда он вынужден выдавать качество, но это качество не обеспечено резервами душевных сил. И тогда такая работа становится в тягость, человек ее избегает. И не только молодежь, но и мы, взрослые, тоже нередко избегаем работы, потому что в нашем детстве уже не было традиций трудового становления.
До сих пор мы говорили о трудовом становлении в возрасте 5–7 лет. Теперь пришло время говорить о духовном становлении в этом возрасте, когда душевному и телесному узко, духовному же свободно. Это время строгого послушания и любви, когда родительская строгость от любви встречает согласие детей в послушании, когда послушание происходит от любви. Это время особой активности воли, свободной воли, которая учится в это время различению и выбору. Нужно учиться различать послушание от своеволия, любовь — от хотения, совестливое — от бессовестного. Различение это поддерживают или не поддерживают в детях родители. В последнем случае дети под давлением родительского примера теряют естественноечувство духовного или сильно в нем подавляются. Одновременно с этим дети запечатлевают неразличающее состояние родителей, т.е. состояние, когда такому различению не придается никакого значения. Родители живут по свободному движению душевного и телесного, не обращая внимания на сво
|
