Автор: Будаев Эдуард Владимирович,  д.филол.н.

Анализ политической метафоры в британской прессе (2000-2004 гг.) позволил выявить, что концептуальная метафора с исходной понятийной областью «Монархия» занимает важное место в британском политическом дискурсе.

Монархическая метафорическая модель наиболее структурирована при концептуализации российской политики. В метафорической  модели «РОССИЯ – ЭТО МОНАРХИЯ» актуализируются концепты tsar/czar (царь), strongman (властитель), king (король), crowned ruler (коронованный правитель), regally (по-царски), tsar-like (подобный царю). Жизнь президента представляется как агиография, жизнь святого (hagiography), у которого нужно просить благословления (blessing) на какие-либо политические действия, поддержка политических оппонентов президента представляется грехом (sin), а население России проявляет раболепство (fawning), низкопоклонство (sycophancy), «падает к стопам царя Владимира» (falls at the feet of Tsar Vladimir). Выборы президента метафорически представляются как коронация (coronation); передача власти (transfer of power) выбранному преемнику (chosen successor), наследнику (inheritor). «Монарха» окружает двор (court), свита (entourage), верноподданные (loyalists), кланы (clans), которые плетут дворцовые интриги (internal palace intrigues). Местные бароны (baron), моголы (mogul), сегуны (tycoon), феодалы-разбойники (robber baron) обладают своими поместьями (estate), империями (empire), ведут междоусобные войны (feud) и пр. 

Несмотря на наличие в английском языке слов oligarch (олигарх) и magnate (магнат) их актуализация в британской прессе незначительна. Журналисты предпочитают концепты, соотнесенные с азиатскими историческими реалиями, что в немалой степени связано с памятью об эпохе колониальной Британской империи. Mogul и tycoon являются стертыми метафорами и, теряя внутреннюю форму, переводятся на русский язык как «олигарх», «магнат». Также обусловлена культурной памятью британского народа высокочастотная метафора robber baron (барон-разбойник, феодал-грабитель). В английской средневековой истории robber baron - номинация для феодалов, разбойничавших на дорогах, грабивших проезжающих через их владения, бравших заложников и т.п.

Монархическая метафора развертывается в аналогичных фреймах при концептуализации грузинской политической действительности. Отмечается вербализация концептов, репрезентирующих типизированную ситуацию «Свержение или отречение монарха» (ousting, overthrow- свержение, demise - отречение от престола), что не выявлено для сферы-мишени «Российская политика». Следует отметить, что после «свержения» грузинских «монархов» (А.Абашидзе, Э.Шеварднадзе), грузинский президент не концептуализируется в британской прессе посредством монархической метафоры. М. Саакашвили представляется как «законовед, натренированный США» (US-trained lawyer), «победитель» (victor) или «человек, оркестрировавший падение Абашидзе» (who orchestrared Mr Abashidze's fall), хотя потенциально смену власти можно было представить как смену одного монарха другим, как это эксплицировано в британской прессе относительно российской действительности.

Иначе обстоит дело с концептуализацией постсоветской латвийской действительности. Если «удельный вес» монархической метафоры от общего числа метафорических контекстов составляет 7.2 % для России и 5.5 % для Грузии, то  в метафорическом представлении Латвии в британской прессе не выявлено ни одной монархической метафоры.

Монархия как форма правления является неоднородным феноменом и традиционное различение ее конституционной и абсолютной разновидностей имеет эксплицирующее значение для наших целей. В сознании британцев конституционная монархия гармонично сочетается с демократическими институтами, а, как показывает анализ материала, сферой-источником метафорической экспансии, является именно НЕОГРАНИЧЕННАЯ  МОНАРХИЯ, ФЕОДАЛИЗМ. Очевидно, что прагматический смысл феодальных метафор в том, что государства с феодальным строем, в которых правят короли, придворные, феодалы-разбойники, и в которых народ падает к стопам царя, демократические только формально. Великобритания была одной из первых стран, где возник институт конституционной монархии и феодальные метафоры (например, robber baron, fiefdom, feudal) несут в себе пейоративные коннотации и концептуально не связаны с современной британской монархией. В британской картине мира концепты конституционная монархия и демократия можно определить как смежные, в то время как феодализм и неограниченная монархия скорее оппозиционны концепту демократия. Этим объясняется, почему феодальная метафора не актуализируется в британской прессе при концептуализации Латвии, вступившей в демократическое сообщество европейских государств.    

Анализ монархической метафоры в британской прессе позволил сделать следующие выводы.

Во-первых, британская монархическая метафора обнаруживает не только много общего с аналогичной российской политической метафорой, но и обладает своей спецификой, обусловленной национальной культурой и национальным языком.

Во-вторых, характеристики рассматриваемой метафорической модели (структурированность, актуализация отдельных фреймов и слотов, частотность и др.) зависят от того, какая республика из «мозаики суверенитетов» на постсоветском пространстве и в какой момент политической конъюнктуры выступает в качестве сферы-мишени метафорической экспансии.