Эту статью мне посоветовал мой приятель, который знает, как получить http://www.mkpcn.ru/services/ocenka/nedvizh, и для этого он обращается к профессионалам. Изображение характеров людей, создание картин действительности требует от писателя целеустремленного, действенного, экономного отбора языковых средств. Роль языка в этом случае состоит не в пассивной фик­сации тех или иных черт жизни, психологии человека, а в том, что язык литературного произведения активно создает новые художественные обобщения. Художественный диалог, который формально отделен от основного повествования прозаического произведения, выполняет в структуре текста особую функцию: создает атмосферу звучания, настоящего движения и взаимодействия персонажей, иными словами, - речевой образ времени. Цельность и самостоятельная ценность диалогов художественной прозы неоднократно подтверждалась многочисленными удачными драматическими постановками и экранизациями рассказов, повестей и романов. Однако впечатление реального звучания реплик героев при чтении художественных текстов возникает не всегда. Отсутствие элементов стилизации в прямой речи персонажей может быть сознательным выбором писателя, как, впрочем, и почти фотографическое воспроизведение разговорной речи тоже может являться одной из художественных задач автора, например: «Бык – во! Громадина, как гора… это, нагнул башку…И фишки его, значит, стали наливаться кровью. Рога – во-о! – здоровенные, эти, мощные, острее, чем, значит, штыки. Сантос пику свою в песок воткнул и стоит, значит, смотрит. Чтобы когда Рауль выскочит со своей, этой, красной тряпкой… Бык замотал башкой и, это, вытаращился на красную мулету…» [цит. по 7: 73]. В тексте писателя все это сопровождается комментарием: «Иванов умел рассказывать». В тех случаях, когда диалог присутствует в ткани художественного произведения, в нем будут обнаруживаться и особенности речи современников, и авторское отношение к современной речевой ситуации. Вопрос о подлинной природе художественного диалога прозы (далее – ХД) с точки зрения его соотнесенности со звучащей речью можно считать в настоящее время решенным: ХД – стилизация разговорной речи (далее – РР), а не типическое ее отражение и, конечно, не копия [1; 4; 6]. В то же время ХД иногда содержит действительно присущие РР элементы и даже очень частотные в ней слова и конструкции (препозиция прямого дополнения, парцелляция, релятивы и др.) [5: 188-189]. Остается не до конца выясненным вопрос о том, чем объясняется выбор средств для стилизации РР из числа некоторых ее действительных черт: только особенностями самой РР, только ограничениями структурного характера (принципиальной невозможностью без потерь воспроизводить РР на письме) или же еще какими-то существенными причинами. Цель данной статьи – попытаться выявить некоторые из причин неструктурного характера, которые повлияли на выбор средств стилизации ХД в произведениях писателей XVIII-XIX веков. Как нам кажется, можно выделить два основных фактора, не связанных прямо со структурными особенностями РР, но воздействующих на характер ее стилизации в ХД XVIII и XIX веков. Первый фактор – это осознанность стремления автора передать впечатление от звучания речи современников, а второй – это желание автора воздействовать на современную речевую ситуацию, вкладывая в уста положительных персонажей образцовые, на его взгляд, выражения, иногда отступая при этом от речевого узуса. Речевой портрет эпохи всегда присутствует, хотя бы в качестве фона, в художественных обобщениях прозаиков и поэтов, но важно установить, как формировался в литературном языке фонд минимальных, необходимых, даже обязательных для современного языка художественной литературы средств стилизации РР и какие особенности действительной РР в него вошли. Вопрос о том, можно ли передавать живую речь в художественном произведении, какими средствами это допустимо делать, стоял перед литераторами еще в допушкинский период формирования национального языка. Этот вопрос оставался нерешенным ввиду сложной речевой ситуации XVIII века. Авторы-сентименталисты не могли дать реалистического отражения достаточно пестрой и ненормированной речи своих современников, поскольку многие из них отрицательно оценивали речевую ситуацию того времени. Феномен популярности текстов Н.М.Карамзина, тяжеловесных для нынешнего читателя, можно отчасти объяснить именно тем, что в них современники Н.М.Карамзина наконец-то находили те, или почти те, формы выражения, которые многие напряженно искали, воспринимая реплики персонажей как лучшее словесное отображение лучших чувств и поступков. Сторонники русского сентиментализма сознательно ставили перед собой задачу воздействовать на речевую ситуацию, воспитать у читателя вкус к литературным, книжным выражениям даже в непринужденной речи. Такая дидактичность вполне объясняется их стремлением с помощью нового литературного языка вытеснить из устного обихода общества французский язык, подтолкнув тем самым общество к тому, чтобы не только по-русски говорить и читать, но не стесняться по-русски думать и чувствовать. В произведениях сентименталистов не могла еще появиться стилизация живой речи потому, что их авторы не признавали зависимости языка произведения от его жанра. Они сознательно отказывались вносить индивидуальные черты в речь персонажей или рассказчика, чье отношение к изображаемой действительности оставалось неизменным и было подчинено только правилам хорошего вкуса [2]. Разрушая теорию трех стилей М.В.Ломоносова, карамзинисты отказывались рассматривать некоторые формы выражения как подходящие для одного стиля и невозможные в другом, так как слова и конструкции, не отвечающие требованиям хорошего вкуса, признавались непригодными ни для какого жанра. «Взаимодействие книжного и разговорного языков принимало у Карамзина и карамзинистов форму нейтрализации различных по своей стилистической окраске в прошлом языковых фактов в едином литературном языке» [2: 184]. Важно отметить, что это диалектическое взаимодействие книжного и разговорного, возможно, впервые распространилось как на лексический, так и на синтаксический уровни языка. Установление более или менее устойчивого порядка слов сделало возможным стилистически значимое использование различных отклонений от этого порядка, что обогатило литературный язык новыми стилистическими средствами. Стремление Карамзина сделать синтаксис письменного текста удобным для произношения, придать ему четкие и организованные ритмы привело к созданию двух различающихся типов фраз, причем разных и по семантической нагруженности в тексте. Первый – сказуемое стоит перед подлежащим, им обычно воссоздавалась статическая, живописная картина действительности. Второй - сказуемое стоит после подлежащего, с помощью этой конструкции, по мнению Карамзина, более удавалось передать динамическое развитие фактов и событий. Однако появлению в языке фраз более приятных и легких, с ясными внутренними связями способствовало не столько следование карамзинистов этому правилу, сколько отказ от практически не ограниченной ранее инверсии и тяжеловесных периодических фраз с глаголом в конце. На наш взгляд, благодаря внимательному отношению к синтаксическому строю живой речи современников Карамзин обнаружил непригодность для ХД чуждых устной речи грамматических конструкций. Он первым из русских литераторов сознательно стремился сделать речь персонажей непринужденной и естественной. И хотя саратовские исследователи утверждают, что авторская речь и ХД произведений Карамзина не отличались ни по порядку слов, ни по соотношению частей речи [7: 74], однако неполные предложения, например, в ответных репликах его персонажей уже встречались, например: «Куда ты идешь с книжкою?» - спросил я у миленькой девушки. – «В церковь, - отвечала она, - молиться богу». – «Жаль, что я не вашего закона, а мне хотелось бы молиться подле тебя, красавица». «Бог един во всех законах». Согласитесь, друзья мои, что такая философия в сельской девушке не совсем обыкновенна (Письма русского путешественника). Таким образом, в произведениях Карамзина при изображении речевой действительности средствами ХД наметилась тенденция к отражению в прямой речи персонажей подлинных черт живой речи: относительно свободного, семантически нагруженного порядка слов, неполных предложений в ответных репликах. Однако, как видно из предыдущего примера, Карамзиным еще не была использована принятая некоторыми его современниками графическая система отделения ХД от авторской речи, что косвенно указывает на необязательность для Карамзина четкой границы между этими двумя типами повествования. Таким образом, речевой образ эпохи в произведениях Карамзина формируется в большинстве случаев не как художественное обобщение речевой действительности, а как результат осознанного поиска средств воздействия на нее. Под влиянием сентиментального, а затем и романтического направления в русской литературе изменился взгляд авторов не только на сами предметы, достойные художественного осмысления, но и на стилистические возможности живой речи нового персонажа – простого горожанина или крестьянина, т. е. «маленького человека». В творчестве современников Пушкина, известных в двадцатые-тридцатые годы XIX века прозаиков В. Т. Нарежного, М. П. Погодина, Н.Ф. Павлова, А.А. Бестужева-Марлинского, А. Погорельского, уже обнаруживаются те особенности РР, которые ранее в ХД не попадали, а в современной речи персонажей используются широко, а именно: релятивы, незавершенные высказывания, порядок слов, приближенный к разговорному. Соотношение частей речи в прозе Антония Погорельского также приближает его ХД к живой речи: очень мало прилагательных, а доля местоимений достигает 50%. В прозе А.А. Бестужева-Марлинского, например, сигналы разговорности одновременно являются сигналами нелитературной речи и потому особенно часто встречаются при передаче речи людей из народа (матросов, солдат в повестях «Мореход Никитин» и «Лейтенант Белозор») [7]. Стремление авторов XIX века отобразить в своих произведениях звучание речи простолюдина обнаруживается и в некоторых поэтических произведениях. Стихия народной речи как нелитературной разновидности общенационального языка эпохи сентиментализма и романтизма, отчасти отражена в современном ей литературном языке через популярные тогда стилизации под народную лирическую песню Дмитриева, Львова, Митрофанова (существительные приложения – злодейка-тоска, душа-соловушка; формы глаголов с суффиксами –ыва-, -ива- - гуливал, любливал; аффиксированные глагольные формы – приманили, прилучили; формы повелительного наклонения: Вы не дуйте, ветры, на лесочки, не мотайте, ветры, в бору сосну). Для нас важно отметить, что почти все перечисленные стилистические средства помещаются авторами в текст от первого и второго лица или в речь персонажей и таким образом не только имитируют песенный слог, но и становятся сигналами разговорности в тексте, помогают создать иллюзию непосредственного общения с лирическим героем. В более поздних стилизациях под фольклорные произведения (В.А.Жуковский, А.С.Пушкин) вновь встречаем некоторые из этих грамматических и лексических единиц, что позволяет говорить об их постепенном переходе в разряд выразительных литературных средств и о закреплении за ними стилистической функции сигнала разговорной, «народной», «необработанной», непринужденной речи. Таким образом, в русской литературе складывалась традиция изображать речевую действительность не с точки зрения наблюдателя, умудренного рассказчика-учителя, а с точки зрения непосредственного участника событий: лирического героя в поэтическом произведении или автора прозы, близкого к одному из персонажей. В то время, когда внимание писателей-романтиков, а затем и реалистов переместилось с внешних обстоятельств жизни героя на его внутренний мир, стали формироваться новые выразительные средства психологически точной характеристики личности персонажа. Необходимость создания условных сигналов для записи звучащей «внешней» речи в отличие от речи авторской, «внутренней» была осознана большинством авторов. В период формирования реалистического направления в русской прозе установилась традиция графически отделять диалог от авторской речи, что косвенно указывает и на тенденцию к разграничению двух основных типов повествования, и на осознанно поставленную авторами задачу стилизовать ХД, приближая его к РР. Одним из новшеств прозы А.С.Пушкина, несомненно, следует считать строгое разграничение авторской речи и речи персонажей, поэтому в речи пушкинских героев невозможными стали длинные, развернутые предложения, которые встречаются в его авторском тексте. В прозаических произведениях А.С.Пушкина заметно стремление сделать и характеристику персонажа, и повествование в целом более объективными за счет введения в текст диалогов, участники которых по-разному говорят об одном и том же: Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как сокол. Андрей Гаврилович качал головою и отвечал обыкновенно: «Нет, Кирила Петрович: мой Володька не жених Марии Кириловне. Бедному дворянину, каков он, лучше жениться на бедной дворяночке, да быть главою в доме, чем сделаться приказчиком избалованной бабенки» (Дубровский). Безусловно, Пушкиным сохраняется традиция использования преимущественно лексических средств стилизации РР для создания портретной характеристики персонажа. Однако разговорный порядок слов, значительное число неполных предложений и близкое к разговорному соотношение некоторых знаменательных частей речи также используются Пушкиным как средство социально-речевой характеристики персонажа (книжным порядком слов отличается, например, речь Швабрина, говорящего по-французски) [7: 74-75]. Вместе с такими существенными изменениями структуры ХД изменилась и его информативная значимость. Приближенный к РР диалог пушкинских персонажей более убедителен, созданные в нем образы рельефнее, не требуют пространного авторского комментария, т. к. автор движется к своей цели более коротким путем: воссоздавая ситуацию общения, помещает затем в текст ХД. При этом неизмеримо возрастает ценность каждого использованного в ХД слова. Пушкин одним из первых осознал то, что не следует поучать читателя, навязывая ему свои эстетические представления о норме устного общения, а стоит прислушаться внимательней к тому, что звучит, что в живой речи уже создано. Можно сказать, что Пушкин предпочитал для ХД те средства стилизации, выразительная ценность которых уже была подтверждена опытом их использования либо в литературном языке, либо в народной речи. Нам не встретились выводы о составе средств стилизации РР, использованных в произведениях Пушкина, о преимущественном использовании им каких-либо средств создания ХД. Однако широкий перечень этих средств, так же как и то, что значительная часть их отражает действительные черты РР, позволяют заключить, что созданная Пушкиным картина речевой действительности XIX века производит художественное впечатление достоверности благодаря реализму средств ее создания. Можно также заметить, что Пушкин стилизует РР гармонически, используя средства разных ее уровней, возможно, поэтому речь его персонажей объемна, голоса их слышны на фоне авторского текста. Существенно отличается от пушкинского подхода к стилизации РР тот подход, который обнаруживается в прозе М. Ю. Лермонтова. Впечатление решительности и смелости, некоторой даже резкости прозы Лермонтова, возникающее на интуитивном уровне, создается в некоторой степени за счет того, что фразы в ХД часто прерываются, мысли героя, отраженные в репликах, скачут с одного на другое. Наблюдения уже упомянутых саратовских исследователей позволяют нам сделать вывод о том, что при большом разнообразии средств стилизации РР в лермонтовском ХД сигналы разговорности не подчинены задачам создания речевых характеристик [7: 75-76]. Лермонтовым ставится новая для ХД задача в русской литературе XIX века: отобразить чувства героя, передать его психологическое состояние непосредственно, а не через авторское описание, как это делалось ранее.* Поэтому в его ХД появляются элементы, так называемых «слабых» черт РР, т. е. таких ее особенностей, которые проистекают из устной формы РР, неподготовленности общения и не находятся в поле сознания говорящего.** Это, в основном, особые синтаксические построения. Реплики персонажей Лермонтова часто прерываются, фразы короткие, резкие. Широко используется непроективный порядок слов с разрывом составных сказуемых (хотелось мне его снять оттуда), разговорная постпозиция частиц (Мы здесь только будем видеться) [7: 76]. Несмотря на частое отсутствие какого бы то ни было авторского комментария, в репликах явно ощущаются чувства говорящего. Например, растерянность Максима Максимыча от неожиданной холодности старинного приятеля и нежелание принять это беспричинное равнодушие переданы в диалоге именно средствами стилизации РР: – Мне пора, Максим Максимыч, - был ответ. – Боже мой, боже мой! да куда это так спешите? …Мне столько бы хотелось Вам сказать…столько спросить…Ну что? в отставке?…Как?…что поделывали?… Смятение чувств, нетерпение в словах княжны Мери: – Или ваше собственное положение…но знайте, что я всем могу пожертвовать для того, которого люблю…О, отвечайте скорее, - сжальтесь… Впервые, по нашим наблюдениям, в русской художественной литературе в репликах персонажей Лермонтова можно обнаружить в функции выразительного средства те особенности РР, которые определяются ее открытой структурой, а потому взятые сами по себе деструктивны, отчасти производят неэстетическое впечатление. Исследователи РР к таким ее чертам относят несвязанные диалогические микроструктуры – (беседа на несколько тем одновременно при незатрудненном для собеседников переходе от одной к другой), незавершенные высказывания - элипсисы, релятивы [4: 68]. Нельзя здесь не согласиться с выводом исследователей РР, что «область различий между спонтанным и художественным диалогом находится в особенностях функционирования не столько различных, сколько … однотипных (даже одинаковых) языковых элементов, и в их системной соотнесенности» [4: 68]. Такой подход к анализу художественных текстов, при котором отдельно исследуется ХД, некоторые не выраженные словесно, но присутствующие в его системе сигналы авторской оценки предмета повествования, позволяет обнаружить неуловимые на первый взгляд, но действительно использованные автором средства создания уникальной по целостности и реалистичности картины внутреннего мира персонажа и речевого портрета эпохи.
Авторское своеобразие писателей конца XVIII – начала XIX века в изображении речевой действительности обнаруживается, таким образом, не только на уровне выбора конкретных речевых средств для стилизации РР, но и на уровне оценки авторами тех сторон действительности, которые необходимо отразить в ХД. Можно предположить, что сам набор средств стилизации РР под воздействием реалистической прозы классиков стал упорядочиваться в сознании читателя, каждому из этих средств стала соответствовать определенная характеристика с точки зрения интенсивности его стилистической окраски, «заметности» в тексте, простоты зрительного восприятия сигналов звучащей речи. Есть также основание предположить, что именно писатели-реалисты создали тот условный фонд минимальных и достаточных средств стилизации живой речи, который повлиял на формирование современной нейтральной повествовательной нормы.*** Авторское своеобразие оказывается иногда фактором более сильным, чем фактор эпохи, хотя при хронологическом рассмотрении ХД авторов XVIII - XIX веков заметно постепенное расширение состава средств стилизации живой речи. В свою очередь расширение состава этих средств можно объяснить изменением писательских представлений о том, что в окружающей действительности достойно художественного отображения. Рассматривая средства создания ХД в прозе XVIII - XIX веков, можно увидеть, как состав их менялся вместе с изменением в обществе взгляда на ценность отдельной личности вообще и художественную ценность изображения отдельной судьбы или характера.
Литература
1. Кожевникова К. Спонтанная устная речь в эпической прозе. - Praha, 1971. 2. Левин В.Д. Краткий очерк истории русского литературного языка. - М., 1964. 3. Левин В.Д. Литературный язык и художественное повествование // Вопросы языка современной русской литературы. - М., 1971. 4. Полищук Г.Г. Спонтанная речь и художественный диалог // Вопросы стилистики. - Саратов, 1981. 5. Полищук Г.Г., Сиротинина О.Б. Разговорная речь и художественный диалог // Лингвистика и поэтика. - М., 1979. 6. Рябова Л.Г. Разговорность речи персонажей: способы создания, авторское своеобразие. Автореф. дис. …канд . филол. наук. - Саратов, 1983. 7. Сиротинина О.Б., Максимова. М.Н. Сигналы разговорности в истории художественной речи // Вопросы стилистики. - Саратов, 1988.).
* В [7: 75] находим вызывающее у нас сомнение утверждение: «У Пушкина волнение, тревога, ирония и другие психологические состояния персонажа передавались прежде всего описательно. В самой речи персонажа эти чувства почти не проявляются»
** Термины «слабые» и «сильные» черты разговорной речи принадлежат В.Д. Левину [3].
*** В настоящее время нейтральную повествовательную норму можно определить как ожидаемое читателем функциональное единство стилистически различных (обязательно и книжных, и разговорных) единиц [3: 21].