Нам хотелось бы рассказать вам о том, что сейчас детский туризм активно развивается. Если вы хотели бы отправить своего ребенка в путешествие, обращайтесь в компанию «Веселое путешествие». Все http://www.edut-deti.ru/pages/top2/tury_evropa/ адекватные, и ваш семейный бюджет не пострадает. Пусть дети ездят по миру и узнают, как можно жить. Нам хотелось бы рассказать вам о том, что покупки в интернете сегодня стали невероятно популярны. Если вы тоже хотите экономить свои деньги, но покупать то, что хочется, если вы желаете иметь достойный выбор, обязательно начните покупать онлайн. Вы увидите, как это удобно и интересно. Хотите покупать все самое модное и экономить? Добро пожаловать в интернет. Источника информации: pokupkivinternete.ru Термин идеологема, впервые, по-видимому, использованный в работах М.М. Бахтина для обозначения объективно существующих форм идеологии [см., напр.: Бахтин 1975; 1994 и др.], сегодня употребляется во многих отраслях научного знания: от философии и истории до культурологии и лингвистики.

При всем неизбежном многообразии подходов к определению данного феномена, продиктованном прежде всего кардинальными различиями в объекте и предмете исследования различных научных дисциплин и направлений, общим местом существующих дефиниций так или иначе остается то, что констатировал как раз М.М. Бахтин: идеологема – это экспликация, способ репрезентации той или иной идеологии. Необходимо заметить, что М.М. Бахтин понимал и идеологему, и идеологию в самом широком, даже семиотическом, смысле – недаром многие исследователи говорят о связи взглядов на социум, человеческую сущность и язык М.М. Бахтина и Р. Барта [см. об этом: Косиков 2009].

Кстати говоря, из концепции М.М. Бахтина, которая разработана им в 30-е годы ХХ столетия («Слово о романе», 1934-1935, «Формы времени и хронотопа в романе», 1937-1938, «Из предыстории романного слова», 1940), следует, что термин идеология используется ученым и в исконном значении – идеология как «руководящая идея, своего рода стержень, замысел» [Спиркин 2009], и в значении «приобретенном» – идеология как «совокупность идей, мифов, преданий, политических лозунгов, программных документов партий, философских концепций» [Новейший философский словарь 2003]. Добавим, что именно так понимаемая идеология, «не являясь религиозной по сути… исходит из определенным образом познанной или "сконструированной" реальности, ориентирована на человеческие практические интересы и имеет целью манипулирование и управление людьми путем воздействия на их сознание» [там же].

Применяя термины идеология и идеологема прежде всего по отношению к языковой стратификации, М.М. Бахтин придает своей теории мировоззренческий характер: так, «абстрактно единый национальный язык» расслаивается, по мнению исследователя, на «словесно-идеологические и социальные кругозоры», на «языки-идеологемы», у каждого из которых – своя «социально-идеологическая смысловая конъюнктура», «свой лозунг, своя брань и своя похвала» [Бахтин 1975: 101, 104], и не один из них «не в состоянии выработать целостного взгляда на мир» [Косиков 2009: 10].

Уместным будет вспомнить, что, подчеркивая необъективный, часто ложный характер разного рода идеологий, Р. Барт приходит к мысли об объединении идеологии и мифа, называя их «метаязыками», «вторичными семиотическими системами», «вторичными языками» и не проводя между ними семиотического разграничения. Исследователь определяет идеологию как введенное в рамки общей истории и отвечающее тем или иным интересам мифическое построение [см. подр.: Барт 1996].

При всем своеобразии подхода Р. Барта (в частности обусловленного исповедуемыми им традиционными представлениями о знаке как об ассоциации означаемого и означающего) подчеркнутая им корреляция идеологии и мифа имеет важнейшее значение для современного представления о сути идеологических механизмов. Так, «статус идеологии как воплощение связи дискурса с некоторой социальной топикой описывается в современной философии как ряд отношений правдоподобия» [Новейший философский словарь: 2003]. Подчеркнем: правдоподобия, а не реального тождества.

Более того, говоря об идеологии, Н.И. Шестов понимает ее как «получивший санкцию политического института… политический миф» [Шестов 2005: 95], который реализуется как в невербальном (демонстрации, государственная и военная символика и т.п.), так и в вербальном поведении (например при использовании эвфемизмов, ярлыков, стереотипов, политических терминов, лексического повтора, перифразы, параллельных синтаксических конструкций и метафоры и т.п.).

Вообще роль идеологии в XX и в начале XXI века трудно переоценить: идеологизации и политизации подвергались и продолжают подвергаться те области и сферы человеческой деятельности и – шире – человеческого бытия, которые, как казалось, не должны были быть «втянуты» в идеологический круг. Тем не менее философские, культурологические, исторические, социологические, лингвистические исследования доказывают, что даже феномены, ни прямо, ни косвенно не имеющие отношения к сферам политики, государства, власти, идеологии, в тот или иной временной промежуток оказываются идеологизированными [См., напр., рассуждение о трансформации в советской идеологической картине мира культурных концептов в концепты-каноны: Шкайдерова 2007: 19-28].

Впрочем, обо всем этом речь пойдет позднее применительно к идеологеме ‘Спорт’, а вопрос, интересующий нас в данном разделе, лежит в несколько иной, терминологической и содержательной, плоскости: он в том, феномены какого порядка и уровня могут называться идеологемами, то есть выполнять функцию репрезентации идеологии, являться «формой идеологии», идеологическим «знаком»?

Возвращаясь к уже сказанному, можно констатировать, что «родоначальник» термина идеологема, философ языка и литературовед М.М. Бахтин, идеологемой мог называть как социолекты в целом, так и языковые и/или концептуальные «маркеры» таких социолектов; однако очевидно, что он вел речь прежде всего об отраженной в этих «языках-идеологемах» картине мира, которая, по его мнению, была «злостно неадекватна действительности», вмещала лишь «кусочек, уголок мира», «мнения», «идеологемы» (выделено мной. – Е.М.), некие «гипотезы смысла» [Бахтин 1975: 105].  Процитированные высказывания, в каковых содержатся теоретические положения, во многом определившие «течение мысли» современных лингвистов и культурологов, предметом исследования которых является, в частности, тоталитарный дискурс и тоталитарный язык, кроме всего прочего, демонстрируют уже отмеченную нами ранее многоаспектность использования термина идеологема в работах М.М. Бахтина, по всей видимости, обусловленную крайней неоднозначностью, хотя и операциональной привлекательностью самого феномена.

Итак, повторимся: в современной лингвокультурологии и политической лингвистике (а также в собственно культурологии, политологии, социологии и истории) «всплеск» интереса к феномену идеологема связан прежде всего с изучением и описанием специфических языковых и концептуальных черт тоталитарного советского периода и тоталитарного языка советской эпохи [см., напр.: Купина 1995, Торохова 2006, Одесский, Фельдман 2008 и мн. др.].

Однако и в названных выше, и в целом ряде других исследований термин идеологема трактуется по-разному.

С нашей точки зрения, среди всего многообразия интересующих нас лингвистических подходов к определению данной универсалии можно выделить два «магистральных» – широкий и узкий – в понимании идеологемы как феномена собственно языкового.

Так, определяя тоталитарный язык, Е.А. Земская подчеркивает, что это…своего рода система идеологем, средство отражения и формирования идеологизированного сознания «советского человека» [Земская 1996: 23], и тем самым демонстрирует широкий лингвокультурологический подход к понятию идеологема.

Близкую по существу трактовку описываемого феномена обнаруживаем в работе Т. Новиковой [2006] и в монографии Г.Ч. Гусейнова «Д.С.П. Советские идеологемы в русском дискурсе 1990-х» [Гусейнов 2004], где исследователь предпочитает говорить о «формах бытования идеологем», способах текстовой репрезентации идеологем.

Данные формулировки позволяют предположить, что под идеологемой как таковой исследователь понимает единицу неязыкового порядка, единицу концептуальную, которая объективируется разного рода феноменами языковых уровней; однако оказывается, что «формой бытования идеологемы» и являются собственно идеологемы разного типа, представленные на всех уровнях текста – от минимальной единицы, знака, (идеологема-буква (еръ, б, н, е), идеологема-падежное окончание (измена Родины и измена Родине; Федеративная Республика Германии и Федеративная Республика Германия)) до идеологемы-имени (топоним, эргоним и т.п.), идеологемы-цитаты (например, преобразованные высказывания Сталина). Кроме того, к идеологемам Г. Гусейнов относит и сферу обсценной лексики русского языка, которая рассматривается в доминантной для советского времени, по мнению автора, идеологической функции. Макроидеологемой СССР для носителей неславянских языков исследователь считает русский (кириллический) алфавит; выделяет даже идеологему-акцент в средствах массовой коммуникации, кино, театре, повседневном обиходе. На примере сталинизмов, или закрепленных в обыденной речи сталинских паремий, ученый показывает динамику идеологической речи вообще и истолковывает «живучесть» идеологем-сталинизмов в постсоветском дискурсе.

Таким образом, Г.Ч. Гусейнов, с одной стороны, понимает под идеологемой любую языковую единицу (в том числе текст или сумму текстов), которая «маркирует» для носителей языка советскую идеологию; с другой стороны, для исследователя, видимо, очевидно существование идеологем «иного порядка» – идеологем как концептуальных элементов идеологии, которые репрезентируются в языке вышеназванными разноуровневыми единицами.

Еще более широкое, собственно культурологическое, понимание идеологемы демонстрирует Г. Гусейнов в монографии «Карта нашей родины: идеологема между словом и телом» [2005], посвященной «символической географии»: в ней карта рассматривается как идеологический элемент, своеобразная идеологема, что подтверждается, по мнению автора, привлекательностью образа картографического изображения нашей страны и частотным его использованием в рекламном, политическом, телевизионном дискурсе.

Говоря о лингвистическом определении термина идеологема в узком смысле, необходимо сослаться на точки зрения Н.А. Купиной, А.П. Чудинова, Т.Б. Радбиля и др. исследователей, которые сходятся в том, что идеологема – это вербальная единица, слово, «непосредственно связанное с идеологическим денотатом» [Купина 2005: 91], имеющее в своем значении идеологический компонент [Чудинов 2007: 92]; «любое словесное обозначение значимых для личности духовных ценностей, при котором как бы размывается прямое, предметное значение слова, а на первый план выходят чисто оценочные, эмоционально-экспрессив­ные коннотации, не имеющие опоры в непосредственном содержании слова» [Радбиль 1998: 22].

Итак, Н.А. Купина определяет идеологему как «мировоззренческую установку (предписание), облеченную в языковую форму» [Купина 1995: 43], «языковую единицу, семантика которой покрывает идеологический денотат или наслаивается на семантику, покрывающую денотат неидеологический» [Купина 2000: 183].

С этих позиций тоталитарный язык, например, рассматривается как «сверхтекст идеологем»: «Тоталитарный язык организован системно» и «располагает своим словарем, который можно представить в виде блоков идеологем», которые, в свою очередь, «поддерживаются прецедентными текстами из так называемых первоисточников» [Купина 1995: 138].

Таким образом, в современной лингвистике достаточно устойчиво представление об идеологеме либо как о собственно вербальной единице, репрезентирующей базовые идеологические установки, ценности в языке и особенное значение приобретающей в языке тоталитарном, либо как о единице любого языкового (и даже текстового) уровня, функцией которой становится экспликация системы идеологических доминант.

Однако, на наш взгляд, описываемый феномен прежде всего универсалия мыслительная, когнитивная (что, кстати говоря, в целом не противоречит бахтинским представлениям об идеологеме), единица идеологической картины мира, которая объективируется в тексте (в том числе в тексте креолизованном) и – шире – в дискурсе собственно языковыми единицами разных уровней, а также знаками других семиотических систем.

По нашему убеждению, вряд ли стоит ограничивать понимание идеологемы рамками слова или иной языковой единицы. Думается, что лексема является одним из основных способов репрезентации идеологемы в тексте, но только ею понятие идеологемы вряд ли исчерпывается.

Такого рода «когнитивно ориентированный» подход к исследуемой универсалии репрезентирован, в частности, в исследованиях Н.И. Клушиной и А.А. Мирошниченко.

Последний, являясь автором методики лингво-идеологического анализа [см. подр.: Мирошниченко 1995], предлагает разграничить две единицы – лингвему и идеологему, определяя их соответственно как «праксему языка» и «праксему сознания».

Ценностно-языковое соответствие, возникающее при моделировании между идеологемой и лингвемой, исследователь называет лингво-идеологемой, подчеркивая, что лингво-идеологемы – это материал и продукт лингво-идеологических парадигм.

С точки зрения автора, определенная идеологема (в ее метафизическом и ценностном значениях) выражается определенной лингвемой. «Это означает, что идеологема является концептом, а лингвема – индикатором лингво-идеологемы» (выделено мной. – Е.М.) [там же]. Заметим, что А.А. Мирошниченко справедливо полагает, что лингвемой, то есть средством языковой объективации идеологемы,  может являться «любая единица языка, а также любое синтаксическое или семантическое отношение в языке… Индикатором лингво-идеологемы может быть даже значимое отсутствие должной единицы языка или должного структурного отношения (эллипсис)» [там же].

Н.И. Клушина [2008] рассматривает идеологему сквозь призму коммуникативной стилистики, что является определяющим и решающим фактором в ее представлениях о данном феномене.

Автор понимает под идеологемой «центральное понятие публицистики», «единицу коммуникативной стилистики», «базовую интенсиональную категорию публицистического текста и публицистического дискурса», которая задает «определенный идеологический модус любому публицистическому тексту»; наконец, идеологема, рассматриваемая в парадигме коммуникативной стилистики, – это «основная авторская идея, имеющая политическое, экономическое или социальное значение, ради которой создается текст» [там же: 38-39].

Последнее из приведенных определений нам кажется несколько расплывчатым и неопределенным, однако для настоящего исследования важным оказывается следующее: предпринимая попытку в рамках коммуникативной стилистики разграничить понятия идеологема, концепт и ментальный стереотип, Н.И. Клушина признает, что, во-первых, это смежные единицы одного – ментального, когнитивного – уровня; а во-вторых, что идеологема, так же как концепт и ментальный стереотип, репрезентируется в текстовом пространстве дискурса.

Впрочем, по мнению автора, языковая объективация идеологемы происходит вербальными средствами, такими как «мировоззренчески насыщенное обобщающее слово, чаще всего образное слово, метафора, обладающая мощной суггестивной силой» [там же: 38]. Это утверждение, думается, несколько сужает разговор о потенциальных возможностях языковой экспликации идеологемы: может быть, стоило говорить о преимущественном характере языковой репрезентации идеологемы на лексико-семантическом уровне и о том, что данное положение верно прежде всего для текстов печатных СМИ.

Однако справедливости ради надо отметить, что Н.И. Клушина называет и другие способы реализации в публицистическом тексте «определенной заданной идеи (идеологемы)», такие как «авторская оценочность, интерпретация действительности, номинации и выбранная адресантом стилистическая манера изложения (речевая агрессия, речевое одобрение или подчеркнутая объективность)» [там же: 5].

В целом разграничение таких когнитивных универсалий, как идеологема, концепт и ментальный стереотип, на наш взгляд, носит в диссертационной работе Н.И. Клушиной по большей части операциональный и прикладной характер, поскольку даже в рамках конкретного исследования не удается избежать определения одного феномена через другой (что диктуется, как кажется, объективной близостью данных когнитивных единиц, особенно понятий идеологема и концепт) и выработать какие-либо дефиниции, в которых по одним и тем же основаниям дифференцировались бы названные универсалии.

Итак, с нашей точки зрения, под идеологемой целесообразно понимать единицу когнитивного уровня – особого типа многоуровневый концепт, в структуре которого (в ядре или на периферии) актуализируются идеологически маркированные концептуальные признаки, заключающие в себе коллективное, часто стереотипное и даже мифологизированное представление носителей языка о власти, государстве, нации, гражданском обществе, политических и идеологических институтах.

Идеологема как ментальная единица характеризуется национальной специфичностью, динамичностью семантики, повышенной аксиологичностью, частотностью и разнообразием способов репрезентации знаками различных семиотических систем, в том числе и языковой.  Употребление вербальных маркеров идеологемы – ключевого слова, клише, устойчивых метафор и под. – является одним из способов ее языковой реализации.

Идеологемы репрезентируются не только в базовых дискурсах (идеологическом, политическом, информационно-массовом, публицистическом), но и в других типах дискурсов: рекламном, спортивном, учебном, научном, религиозном, развлекательном, бытовом; впрочем, даже в рамках большинства дискурсов, для которых идеологема не является содержательной доминантой, названная когнитивная универсалия реализует свою важнейшую суггестивную функцию – «целенаправленное воздействие со стороны адресанта (отправителя речи) на сознание адресата (получателя речи)» [Клушина 2003: 269].

Необходимо еще раз подчеркнуть, что в разряд идеологем в разные периоды существования государства могут попадать концепты, содержательно не связанные с идеологической или политической сферой жизни. Это происходит тогда, когда в структуре данного концепта начинает выделяться уже названный идеологический признак (ср., например, идеологизацию в языке советской эпохи концептов ’Господин’ и ’Товарищ’ или идеологическую «нагруженность» концептов ‘Советский балет’, ’Советский ученый’, ’Советское языкознание’).Источник информации: pokupkivinternete.ru