Летом 1901 г. Ф. И. Шаляпин ехал из Казани в вятскую деревню Сырцово Вятского уезда (Шаляпинки тож) к своему тяжело заболевшему отцу. Он плыл по Волге, Каме, Вятке до Медведской пристани в Нолинском уезде Вятской губернии. Оттуда надо было ехать ещё сто вёрст, и Шаляпин нанял извозчика. Вот как он вспоминал об этом эпизоде спустя полтора десятилетия: «Когда я нанял лошадей, какой-то земляк, с досады, что не его наняли, сказал характерным вятским говорком:

– Лико, он те дорогой те укокошит!

Другие ямщики запротестовали:

– Чо вруны врёшь? Лико – сам-от он не укокошил-ба, эвона какой могуцей! Разок даст в толы-те, – дак семеро дома подохнут!

Мне вспомнилось, как, бывало, в дни детства, к отцу и матери приходили люди этого говора, называвшие глаза – толы и говорившие вместо "гляди-ко” – "лико”» 1.

Едва ли в начале XX в. вятские крестьяне, подрабатывавшие извозом, могли кого-либо из своих седоков «укокошить», но разговорчики-то были… Разговорчики, ставшие основой рассказа А. П. Чехова «Пересолил» и эпизода в романе П. Д. Боборыкина «На ущербе».

В рассказе Чехова землемеру Смирнову нужно добираться в дальнюю глушь, и он нанял Клима – «здоровеннейшего мужика – угрюмого, рябого», который взялся его довезти. Поехали по мрачным и безлюдным местам. Опасаясь этого подозрительного, похожего на душегуба мужичину, землемер, хорохорясь, наговорил про себя, какой он сильный да храбрый, как с тремя разбойниками справился, какие при нём пистолеты, как за ним товарищи вот сейчас должны следом со станции ехать... В итоге сам Клим принял его за разбойника и, перепугавшись, бросив лошадь и телегу, удрал в чащобу.

У Чехова разбойничья тематика стала основой юморески. А чуть ранее, в романе Боборыкина «На ущербе» похожая дорожная ситуация (барин с ямщиком в дороге, разговор о разбойниках) подавалась хотя и с улыбкой, но как вполне обычная, реальная. Герой романа, Ермилов, вернувшись из-за границы, ехал к своим друзьям в подмосковное имение. В пути он осторожно осведомился у ямщика: «Тихо ли здесь насчёт проезжающих?», – и тот сказал, что в этом лесу, мол, «пошаливают когда». Ермилов переспросил: «Грабят, хочешь ты сказать, мой друг?», – и получил в ответ хладнокровное: «Нешто!». «Что за страна!» – хотел возмутиться Ермилов, но сказал лишь: «Однако, как же это, милый мой? Этак нас с тобой и прирежут, как цыплят». – «Бог милостив», – откликнулся ямщик. Ермилов сунулся за револьвером, но револьвера при нём не оказалось.

Пути-дороги тогда были долгими. Бывали они и небезопасными – зимние бураны, волки… В Вятском крае волки были напастью ещё совсем недавно. Особенно много их разводилось в годы неурядиц и войн. Вскоре после 1917 г., по словам изучавшего охотничьи традиции удмуртов А. Загребина, «многие крестьянские общества испытали на себе настоящий террор со стороны волчьих стай». По официальным данным, урон от их нападений исчислялся сотнями голов скота, и это лишь в пределах сравнительно небольшой части бывшей Вятской губернии – Вотской области (нынешней Удмуртии). В 1927–1928 гг. они там уничтожили 675 голов крупного рогатого скота, 14 лошадей и 520 других домашних животных. Нападали они и на людей. А в 1928 г. стали даже в города забегать 2.

Жительница Эстонии Т. Б. Кашнева, арестованная 16 июня 1941 г. в Таллине и административно высланная с членами семьи в Лебяжский район Кировской области, вспоминает об одной зимней поездке её родственников: «Дорога из деревни Фоминых в село Окунево шла полями и только последние пять километров, от глухого заброшенного хуторка – лесом. Поле ещё чуть белело, но в лесу ранняя зимняя ночь уже стёрла все очертания. Еле виднелась дорога. Вдруг испуганная чем-то лошадёнка дернулась и задрожала. Волчий вой был слышен давно, а теперь мама и Аля увидели среди чёрных молчаливых елей огоньки голодных глаз. Сколько их – не разберёшь. Лошадь понесла. Мама придерживала детей, их мотало и швыряло из стороны в сторону. Чувствуя опасность, они вцепились в вещи – только бы не упасть. А вещи подскакивали на ухабах – вот-вот сорвутся. Никто не заметил, как перестали биться и звенеть привязанные к шесту чайник и детский горшочек, они так и остались навсегда где-то на лесной дороге. А огоньки всё ближе и ближе – скорей бы деревня. Уже видны заснеженные крыши избушек. Алёнушка, сокращая дорогу, с остервенением гонит прямо к речке. Вдруг некрепкий ещё лёд ломается. Войдя в ледяную воду, Аля вытаскивает на берег под уздцы взмыленную дрожащую лошадёнку. Хорошо, что здесь неглубоко. Мама и дети промокли только наполовину, но вода залила все вещи – где их теперь ночью высушить» 3.

А, кроме того, в прежние времена встречались на дорогах настоящие разбойники – те самые, которые «с большой дороги». Разбой на русских путях и на волоках бывал испокон веку, о нём упомянуто ещё в «Русской Правде». Всегда находилось много и лихих людей, и нищих, неимущих, которые выходили на разбойный промысел. К тому же скрываться им в лесных дебрях было нетрудно. В исторических источниках XVIII и XIX вв. есть немало свидетельств о нападениях разбойников – как произошедших в действительности, так и не случившихся.

Множество разбойников бывало в старину и на Вятской земле. Известно, что великий князь московский Иван Васильевич в грамоте от 2 марта 1542 г. предоставил вятчанам «губное право», то есть право суда и расправы над пойманными разбойниками 4. В XVII в. писцовыми книгами отмечаются такие причины «запустения тягла», как «стал безвестно», «умер», «взят в солдаты», «ходит по миру Христовым именем», а наряду с этим – «убит разбойниками» 5.

В 1797 г. из Сибири возвращался ссыльный писатель А. Н. Радищев. Он проезжал и по территории Вятско-Камского края. Судя по оставленным им запискам, тогда на р. Каме было немало разбойников, которое особо и не таились. Как писал изучивший записки Радищева П. Н. Луппов, разбой там был бытовым явлением. Разбойники жили достаточно открыто, многие знали их, они даже поддерживали отношения с местными властями. Про их дела ходило много рассказов (разумеется, легендарных). Например, говорили про разбойника Ивана Фадеева, который, де, грабил дурных помещиков – тех, что плохо относились к своим крепостным. А хороших помещиков он не трогал 6.

Память о разбойниках на Вятке сливалась с воспоминаниями о частых набегах инородцев, а также о больших мятежах – вроде Пугачёвского и даже Разинского. На предания и легенды и опирался, главным образом, В. Ф. Кудрявцев, автор очерков о Вятско-Камском крае: «…Прикамский край долгое время служил ареною бунтующих инородцев и разбойников. Почти каждое старинное русское селение хранит предание о неистовствах разного рода грабителей» 7. А. А. Спицын в 1890 г. писал в «Вятских губернских ведомостях», что, кроме берегов Камы, в Вятской губернии нигде не сохранилось столько рассказов о разбойниках и оставленных ими кладах, как в Зюздинском и Кайском краях. То есть и Спицын отмечал примерно те же места на северо-востоке губернии, прилегающие к Прикамью. По его мнению, это происходило из-за того, что там в XVII в. пролегали три большие дороги, а ещё из-за значительного отдаления тех мест от крупных городов – Перми и Хлынова (Вятки) 8. О разбойниках Кайского края несколько прежде Спицына в другом вятском издании упоминал и П. Сорокин 9.

В 1764 г., когда г. Кай и его уезд были присоединены к Слободскому уезду Вятской губернии, в самом Кае учредили комиссарство для понуждения поселян к хлебопашеству и заводским работам, а также, по словам вятского историка начала XIX в. А. Вештомова, «для сыску воров и разбойников в той стороне, которых были большие скопы». Приводя это свидетельство, вятский статистик М. И. Куроптев добавлял, что и в его время, в 1870-х гг., в тех местах беглых было множество 10. Известно, что в XVIII в. разбойничьи ватаги нападали даже на сам г. Кай. Такие случаи бывали в 1746, 1747, 1773, 1775 гг. Об этом свидетельствовал и академик Лепехин, посетивший те края в 1771 г. Об этом говорилось и в документах, хранившихся в архиве Вятского городового магистрата. Кайгородская ратуша тогда доносила в Вятку, что в 1776 г. в окрестностях Осокинского (то есть Омутнинского) завода и в Зюздинской волости собиралось более 30 человек злодеев, намеревавшихся напасть на Кайгород. Тогда, дескать, они не преуспели в своём намерении, но в следующем году снова «воровские люди» стали собираться и готовить нападение на город. О подобных набегах местные жители вспоминали ещё во второй половине XIX в. 11

Статистик Куроптев писал: «…До сих пор Трушниковская и Кайгородская волости служат большим трактом для прохода разных беглых из Сибири. Беглые оттуда идут партиями в 5, 6 человек, выпрашивая Христа ради хлеб и проч., причём определяют, на сколько человек нужно хлеба, т. к. просит всегда один и в тёмные сумерки. Подающий объясняет, что он больше подать не может, а шёл бы к другим, и что на задах, в бане или другом строении, есть для отдыха солома, которая для этой цели заготовляется заблаговременно. Такого рода прохожие идут партиями вскоре после схода рек, около Петрова дня, затем во всё лето проходят только изредка одиночные ’’прохожие’’, а осенью опять появляются партии в 3, 4 человека. Полагают, что через Кайские болота проходит до 100 прохожих, которые местным жителям вреда никакого не делают». Это всё Куроптев узнал, путешествуя по тамошним местам. И к этому он прибавил описание такого вот приключившегося с ним самим случая: «Проезжая Кайскими болотами в 1871 г., нам привелось, в конце июля, встретить идущего по дороге такого прохожего, который, завидев оффициального едущего, свернул в придорожные кусты и лёг вниз лицем, но так близко от дороги, что были видны ноги и на спине жёлтый знак. Как новичок, я было закричал ямщику остановиться; но он ударил по лошадям и скакал версты две, а затем, поехав тише, объяснил, что мы его не тронем и они нас не тронут – это может быть только передовой» 12. Как видим, Куроптев при такой вот дорожной встрече вёл себя несколько наивно, безрассудно, а вот ямщик действовал осторожнее, понимая, сколь опасны могут быть в ином случае беглые бродяги.

Интересно, что беглые каторжане пробирались на запад именно по Кайскому краю, то есть через те места, где некогда пролегала основная дорога из европейской России в Сибирь. В XIX в. Сибирский тракт проходил уже гораздо южнее, однако беглые всё так же шли и шли – по старому, запустевшему пути. Видимо, среди ссыльных и каторжных распространялись рассказы и слухи про то, что добираться в родные края нужно здесь, по кайским путям и тропам, где меньше полиции и начальства, где дороги пустыннее и местность глуше. Действительно, если учесть, сколь частыми бывали тогда побеги, то нет сомнения, что на сибирской каторге рассказы о путях возвращения должны были стать одной из главных тем обсуждения.

Во второй половине XIX в. в народе помнили о старинной «Алатской» дороге, что пролегала по иным местам Вятского края. Она вела из слободы Кукарки – через с. Филипповское, деревни Комлево, Красный Ключ, Пизинер, а также через починки Санников, Селюнин, Черемисский, Пижай и Калинов-Куст. Про эту дорогу говорили, что она была очень узка – дескать, двое едва могли разъехаться. А ещё припоминали, будто «ездить тут было не совсем безопасно» 13.

А про жителей д. Чупраки Уржумского уезда (сейчас это Лебяжский район Кировской области) говорили, что ещё в начале XX в. они занимались разбойным промыслом 14.

Нередко самые дремучие леса в Вятском крае, как и в иных местах России, в народе называли «разбойными». И частенько они находились по берегам судоходных рек, которые были важными торговыми путями. Известна была местность в заречной части Котельнича с названием «Разбойный Бор». Об этом упоминал Спицын в подготовленном им «Каталоге древностей Вятского края» 15. И сейчас в д. Разбойный Бор нынешнего Оричевского района слышны отголоски рассказов о разбойниках и об их кладах, причём обычно упоминают о Стеньке Разине 16.

В старинной тетради-травнике, которую в конце XIX в. переписал собиратель удмуртских и русских народных традиций Г. Е. Верещагин, говорилось о волшебной траве, именуемой «царь». Она росла «на болотах, где клюква родится» и помогала от многих бед и напастей. Вот её-то рекомендовалось брать с собою «которому человеку ездить» 17. Конечно, были и другие чародейные травы, помогавшие путнику, спасавшие от разбойников, колдунов, прочих злых людей и демонов, на которых можно было набрести в дороге. Брали также с собой в дорогу и «путные» (то есть дорожные) панагии и иконы (чаще всего – Николая Чудотворца), прочие святыни и обереги, спасавшие от встречных злых людей.

Интересно заметить, что и в русских народных загадках дорога устойчиво ассоциируется с разбойниками или, говоря по-старинному – «ворами». Вот типичный текст:

Кабы ноги бы были,

Я бы вора застал;

Кабы руки бы были,

Я бы вора связал;

Кабы рот да глаза,

Я бы всё рассказал 18.

По Орловскому уезду Вятской губернии в XIX в. шли зимою многочисленные конные обозы с товарами. И вот некоторые местные жители промышляли там, на большой дороге, уже не грабежом, а кражами. Причём обставлено всё было продуманно: воры действовали группами, следили за передвижением обозов, крали по ночам, а ещё был у них свой способ маскироваться. Это подробно описано вятским статистиком Н. Романовым: «Во всё время своих переездов, при каждом вечернем или ночном перегоне, извощики находятся в постоянной опасности лишиться своего заработка вследствие случающихся нередко похищений перевозимой ими клади. На большом Сибирском тракте издавна и по настоящее время существуют шайки воров, которые жестоко наказывают извощиков за малейшую оплошность. А уберечься от этих воров трудно, т. к. они изощрились в своём ремесле многолетнею практикою. Опытные извощики знают все приёмы воров, но это далеко не вполне гарантирует их от возможности быть обворованными. При длинном и утомительном путешествии, сопровождающемся бессонными ночами, извощику весьма не мудрено на каком-нибудь ночном перегоне вздремнуть или, разгоняя дремоту, заговориться с товарищем, наконец, просто углубиться в раскуривание трубки, а вору достаточно одного такого момента, чтобы срезать с какого-нибудь воза тюк товара. Воры отлично знают все обычаи и привычки извощиков, следят иногда за известным обозом долгое время и на больших расстояниях, может быть, в некоторых местах имеют тайные сношения с содержателями постоялых дворов, и беда извощикам, если они на ночной путь дозволят себе подкрепиться лишним стаканом водки, в таком случае они, скорее всего, делаются жертвами воров. Самый обыкновенный воровской приём для срезывания тюков с проезжающего обоза состоит в том, что воры, одетые в полушубки, покрываются ещё с головы до ног белым холшевым (имеется в виду холщёвый – В. К.) саваном, а на ногах имеют тоже белые валенки. В таком костюме они ложатся в снег близ дороги, и заметить их тут, при лунном свете, по меньшей мере, трудно, а для плохого и дремлющего глаза даже и невозможно. У каждого извощика бывает по четыре или три воза, видеть постоянно каждый он не может, да иногда и не видит и всех своих возов, потому что дремлет или идёт позади с товарищами. А для вора, имеющего наготове нож, срезать место товара с неохраняемого воза, при ловкости в этом деле, очень не трудно. Извощики проезжают, ничего не замечая, и оставляют на пути иногда очень ценные тюки своей клади, покража обнаруживается уже на следующей станции. Но ворам приходится уж совсем плохо, когда они попадаются на месте преступления в руки извощиков. Самим ворам очень хорошо известно, что им в таком случае нельзя рассчитывать ни на какую милость и снисхождение. Извощики не станут делать остановку на пути для передачи пойманного вора в руки правосудия, для полицейского дознания и следствия. Это было бы для извощиков слишком убыточно, да притом они крайне ожесточены против преследующих их воров на больших дорогах. Извощики безжалостно убивают воров, предварительно подвергая их ещё жестоким истязаниям. Об одном факте таких истязаний ещё недавно сообщено было в газетах. Но такой факт далеко не исключительный: все лица, знакомые с промыслом извощиков, говорят, что от них пощады ворам не бывает. Рассказывают, что извощики должны опасаться не только воров, скрывающихся у дороги в белых одеждах, но даже и встречных проезжающих в повозках на тройках лошадей. И в этих повозках скрываются иногда воры. Разъезжаясь с длинным обозом на узкой дороге, они успевают подрезать тюки товара». Романов уточнял: «У извощиков существует верная примета, что воровства у них случается всего больше в ту зиму, когда снега бывают не глубоки – по неглубокому снегу легче подходить к обозу со стороны дороги. В зиму 1874/1875 гг. на пути извощиков снег лежал не глубокий и, по всем отзывам, в эту зиму сильно грабили». Романов замечал далее: «Больше всего воровства у извощиков случается на пути их из Москвы, когда они везут очень ценные мануфактурные и колониальные товары» 19.