Господин, подвергшийся нападению посредством бумажного чека, разразился длинной речью, из которой следовало, что он никому не позволит показывать себе голую задницу и совать в карманы всякий мусор.
У Владимира Антоновича упало сердце. Он был наслышан о полиции нравов и уже мысленно видел любимую внучку за решеткой. Он жалобно посмотрел на нее, и тут Ирка разразилась речью. Тезисно все сводилось к тому, что она шла себе из магазина, куда она выскочила на минутку, наивно полагая, что в этой, как она полагала, вполне развитой стране порядочной девушке можно перейти на другую сторону улицы без того, чтобы к ней приставали всякие дядьки, размахивали руками и орали непристойности. Пусть даже они являются сотрудниками банка. В том, что это были непристойности, она нисколько не сомневалась. Испугавшись за свою честь, она бросила в него тем, что держала в руках. Если у нападавшего личные счеты с фирмой Теско, она может предложить ему чек из вполне хорошего супермаркета в Хатте. Ах, он не хочет? Так чего же он хочет? Зачем тогда он морочит голову полицейскому, у которого и так много дел?
В этом месте прочувствованной Иркиной речи наступила тишина, потому что и оскорбленному чеком арабу, и полицейскому потребовалось некоторое время, чтобы обдумать Иркины слова.
И в это время из-за спинки Иркиного стула вышел до того смирно сидевший рабочий из Сербии — тот, которого Ирка спрашивала, как пройти к супермаркету. Его забрали в качестве свидетеля, и он немного струхнул.
— The man attacked her, — приветливо улыбаясь и кивая головой, сказал он, глядя на полицейского, полагая, что он просит отпустить его пораньше обратно на работу, чтобы хозяин не вычел у него из зарплаты. Во всяком случае, эта странная русская девочка помогла ему выучить эту фразу, которая, как она уверяла, имеет именно такой смысл. Полицейский удивленно уставился на него, недоумевая, почему он так долго молчал.
— Sorry? — недоверчиво произнес он.
— The man attacked her? — немного тревожно повторил рабочий, прижимая для убедительности руки к груди. Сотрудник дубайского банка немного знал английский. Во всяком случае, он знал его настолько, чтобы понять, что молодой человек только что обвинил его в том, что он напал на эту негодную девчонку.
— Они сговорились! — оскорблено вскричал он.
— Это клевета на наши доблестные правоохранительные органы, — горячо возразил Григорий Орлов. — Вашему послу в Москве будет вручена нота протеста.
Рабочий был очень благодарен Ирке за то, что она помогла ему вовремя успеть на работу, обучив замечательной английской фразе. Он так и не выучил английский в школе, о чем сейчас очень сожалел. Старый сотрудник дубайского банка, расписавшись в протоколе, был тоже очень рад, что полицейский не задержал его за сексуальные домогательства. Он дал себе зарок немедленно бежать домой и запираться на все запоры каждый раз, когда он услышит русскую речь.
Ирке пришлось пережить несколько неприятных минут по дороге домой, пока дед с Григорием Орловым зубоскалили по поводу ее сыщицких подвигов. А Костя, проснувшись под вечер очень бодрым и отдохнувшим, был очень удивлен, почему Ирка такая хмурая, а Владимир Антонович с Орловым, наоборот весело скалят зубы, поглядывая на нее. Ночь всегда несет надежды. Кому-то — на любовь, кому-то — на отдохновение, а кому-то — что к утру сами собой рассосутся все беды.
Ирка ждала от ночи многого. Во-первых, что все забудут про ее позор, во-вторых, что ночью кто-нибудь будет за ними следить или, если уж совсем повезет, опять полезет в один из их номеров, и, в третьих и в главных — что настанет утро, и позвонят Саша и Вячеслав и скажут, что нашли вход в пещеру. И противный Орлов, который заставил их уехать из Хатты, чтобы отвлечь внимание от поисков пещеры, разрешит им вернуться обратно. Ночь не обманула. Правда, об этом знал только мстительный далматинец, который не спускал глаз с ненавистной галереи, ловя воспаленным глазом движение каждой неясной тени, которые в изобилии мелькали этой ночью на террасе, и разражался безостановочным хриплым лаем. Костя, который отлично выспался днем, без конца распахивал дверь и кричал псу сначала культурное «Фу», потом — «заткнись, тварь блохастая». Но лучше не стало, потому что когда Костины крики слились с собачьим лаем, повыскакивали обитатели всех номеров на этаже. Кто-то из них орал на Костю, большинство — на собаку, проснувшийся хозяин собаки орал на всех постояльцев отеля разом.
| 