Системы
сложного динамизма представляют собой новый тип объектов научного исследования,
специфичных именно для современной науки [52, 99]. Как известная неразработанность
общих принципов системного подхода, так и гораздо большая трудность применения
понятия системы по отношению к развивающимся объектам сравнительно с объектами
статическими [53, 36] приводят к тому, что работы, в которых совершается
попытка охарактеризовать особенности сложнодинамических систем, пока
немногочисленны. Можно с полным основанием утверждать, что исследования этого
рода находятся в настоящее время в своей начальной стадии. Тем не менее
представляется небесполезным указать уже сейчас на ряд закономерностей в
развитии языка, которые могут быть объяснены за счет его принадлежности к
разряду сложнодинамических систем и которые тесно связаны с общими свойствами
всех объектов названного класса.
Бытие
языка как объекта, нестатического по своей природе, наблюдается не только при
рассмотрении языка в сугубо исторической перспективе, но и при анализе
процессов, характеризующих речевую деятельность. В отличие от искусственных
семиотических систем, которые в процессе своего функционирования не только не
меняются, но и не могут изменяться (ср. систему правил регулирования уличного
движения, азбуку Морзе, сигнализацию флажками и т. п.), естественные языки
развиваются и изменяются именно в ходе своего применения, по мере использования
в актах речи. Уже давно обратили внимание на то, что акт речи — это не только
процесс выбора, распознавания и организации каких-то готовых моделей, но
одновременно и процесс творчества. Воспроизведение существующего в языке является
в сущности лишь частичным копированием по готовым образцам. Оно не
представляет собой механического дублирования, и лингвистические расхождения
(отклонения от единиц, принимаемых за эталон) наблюдаются даже в речи одного и
того же человека [43; 45; 98; 149]. Нельзя поэтому не согласиться с тем, что
любое изменение начинается в речи и затрагивает первоначально ту
непосредственную данность, с которой имеет дело каждый носитель языка,—
синхронную языковую систему. Как указывает Н. Д. Андреев, «не всякое изменение
в системе речи приводит к сдвигам в структуре языка, но любому сдвигу в
структуре языка обязательно предшествует изменение в системе речи» [1, 24].
В
специальной лингвистической литературе уже было справедливо указано на то, что
«вопрос об языковой изменчивости, представляющей постоянное качество языка, является
вопросом о сущности языка» [28, 131]. Изучение языка как исторически развивающегося
объекта и основных особенностей языковых изменений представляет поэтому важную
часть исследования форм существования языка и тесно смыкается с описанием его
сущностных характеристик. Естественно в связи с этим, что подлинное понимание
природы языка немыслимо вне постижения тех разнообразных типов движения,
которые в нем наблюдаются. Хотя в целом понятие кинематических процессов в
языке не может быть сведено к понятию языковой изменчивости, наиболее наглядно
языковой динамизм выступает при рассмотренииязыка во временной, исторической перспективе. Сравнивая две любые
последовательные стадии в развитии одного и того же языка, мы обязательно
обнаружим те или иные расхождения между ними. Изменчивость языка выступает
всегда как его неоспоримое и весьма очевидное свойство. Его природа, однако,
далеко не так очевидна.
Сдвиги
между единицами содержания и выражения, особенно явственно заметные внутри
слова, выправляются в случае гетерофонии тем, что каждый вариант соотнесен со
строго определенным набором позиций. При омофонии смещения в строении языковых
планов выравниваются путем привлечения дополнительного аппарата
дифференциации. Немалую роль в уточнении знаковой сигнализации языка играет то
свойство слова (и больших чем слово единиц), которое принято называть
идиоматичностью. Под идиоматичностью подразумевается произвольность связи
означаемого и означающего, конвенциональная закрепленность данного смысла за
данной формой. Абсолютно идиоматичной (немотивированной) единицей языка может
быть только простой знак. Но это свойство присуще, хотя и в разной степени,
также и составным образованиям — слову, словосочетанию, предложению.
Стремление к единой знаковой функции характеризует в первую очередь слово как
свободную единицу языка, нивелируя в процессе его семантической эволюции
отдельные значения входящих в него морфем.
Присутствие
в языке незначимых, нефункциональных различий формы и невыраженных различий
содержания побуждает предположить, что языковые планы не связаны (или не всегда
связаны) между собой непосредственно. Можно думать, что связь между звучанием и
значением осуществляется в языке ступенчато. На каждой ступени происходит
изменение критерия релевантности, или иначе — принципов отождествления единиц
языка, в сторону их постепенного расширения, постепенного отрешения от
различий в форме, не несущих в тех или других условиях дистинктивной функции.
Так, различия между русскими фонемами [г] и [ж], существенные с точки зрения
современной фонологической системы, не влияют на значение таких корневых
морфем, каклуг и луж-ок, пирог и пирож-ок, берег-у
и береж-ешь. Изменение релевантности
фонологических критериев на морфологическом уровне, частичное снятие
фонологических оппозиций в составе конкретных морфем исследуется в
морфонологии, изучающей связи между фонологическим и морфемным уровнями языка.
Но и морфемные различия оказываются не всегда существенными для понимания
следующей по величине единицы — словоформы. Так, в приводимом ниже ряду одно и
то же грамматическое значение представлено разными морфемами (т. е. совершенно
разными единицами выражения): сестр-ой, брат-ом, ча-ем. Различия
в морфемном строении не мешают нам отождествлять такие слова, как иду — шел,
англ. go — wen-t. Подобные формы называются
супплетивными, так как они дополняют друг друга в парадигме, или, как теперь
говорят, находятся в отношении дополнительного распределения. Наконец, различия
в синтаксической организации не всегда существенны для понимания смысловой
структуры словосочетаний и предложений. Присутствие разных падежных форм —
винительного и творительного — в сочетаниях вести бригаду, возглавлять трест — с одной стороны, и руководить бригадой, управлять трестом —
с другой, не отражается на смысловой структуре приведенных словосочетаний, в
которых выражено действие, направленное на некоторый объект.
В ходе
предшествующего изложения было показано, что употребление форм постоянно
выходит за пределы одной функции, а выражение одного значения не ограничивается
одной формой. Хорошо известно, сколь распространена, особенно в языках флективных,
омонимия парадигматических форм и перекрещивание функций единиц выражения. В естественных
языках всегда широко представлена омофония и гетерофония (алломорфия), или иначе
— омосемия и гетеросемия. В них присутствуют незначимые различия формы и в то
же время остаются невыраженными многие различия, существующие в плане
содержания. Недостаточность средств прямой сигнализации компенсируется
вовлечением в механизм дифференциации побочных, сопутствующих знаков, набора
переменных речевых сигналов — экспрессивной интонации, мимики, жеста,
информации о классе соседних единиц и т. п. В дистинктивный механизм языка
включается также языковое значение. Смыслы нередко разграничиваются через
речевой или ситуативный контекст. Мы различаем то значение слова стол, которое реализуется в каждом
случае, опираясь либо на ту ситуацию, в которой оно было употреблено, либо на
значение сопутствующего ему имени или глагола: ср. 1) деревянный стол, сесть за стол; 2) справочный стол, паспортный стол, стол находок, обратиться к начальнику
стола; 3) диетический стол, стол для
больных язвой, соблюдать стол.
Одним из
следствий обособленности эволюционных процессов, протекающих в плане выражения
и в плане содержания, является, как было сказано, несовпадение в членимости
языковых планов на функциональные единицы. Другой результат этого процесса
можно видеть в развертывании тенденции к варьированию единиц языка. Утрата
тождества со стороны значения происходит независимо от нарушения тождества со
стороны формы, и соответственно — наоборот. Стоит подчеркнуть, что эта
особенность составляет универсальное свойство языковых знаков. «Фундаментальной
чертой, присущей всем языкам, — писал Е. Курилович, — является отсутствие
однозначного соответствия между звуковой формой слова и его значением» [16,
47].
Рассмотрим
теперь более подробно, в чем же состоят те сдвиги, которые испытывает знак в
процессе эволюции языковых планов. Обратимся сначала к синтагматическому
аспекту знаковых цепочек. Уже говорилось, что синтагматические отношения,
образуемые означаемыми и означающими знаков, автономны и независимы друг от
друга. Линейные отношения в плане выражения, ведущие к изменению формы единиц,
не соответствуют синтагматическим отношениям в плане содержания, вызывающим
преобразование функции единиц. Такие явления, как ассимиляция и диссимиляция
фонем, их падение в определенной позиции, появление беглых звуков и т. п.
происходят, как правило, независимо от тех границ, которые разделяют означающие
знаков и соответствуют членению плана содержания. Нередко, вследствие
фонетических изменений, возникает фузия означающих, особенно характерная для
языков флективных
Наблюдение
над закономерностями изменения языковых планов обнаруживает, что
лингвистические знаки лишены возможности самостоятельного развития, а эволюционируют
только в речи, в рамках более крупных образований, в конечном счете внутри
высказывания, как актуализованной (соотнесенной с ситуацией) единицы. В этом
состоит одно из существенных отличий языка от статических знаковых систем.
Трудно себе представить, чтобы огни светофора, знаки ОРУДа, морская или иная
сигнализация меняли свое значение или форму непосредственно в процессе их
применения. В языке же, напротив, все изменения происходят только при его
реализации. Поэтому речевая позиция элементов обоих планов имеет в этом
процессе первейшее значение.
В
предшествующем разделе говорилось о соответствии функционального содержания
единиц их грамматическому типу. Ниже
пойдет речь о соотношении функциональных классов единиц с манифестирующими их звуковыми элементами.