В 1945 г. Политбюро, вероятно, со всей уверенностью полагало, что лидеры
западных держав, позволив советской армии оккупировать различные части
Восточной Европы, согласились также (по крайней мере, на время) и на то, что
данные территории будут полностью контролироваться Политбюро.
Перевод на русский язык
статьи Н. Лейтеса "The Politburo Through Western Eyes",
опубликованной в США в 1952 г. Автор рассматривает речевое поведение
советской элиты в сравнении с публикуемыми Лондонским изданием The Economist
суждениями о намерениях и проводимой политике Московского Политбюро. Публикации
журнала датируются периодом 09.02.1946 – 25.06.1950 гг.
Сначала обратимся к
польскоязычному
материалу, обратив при этом внимание на то, что, по отношению к русскому
жаргону и, прежде всего, к русскоязычному тюремно-лагерному, он отчасти
является несамостоятельным и вторичным, поскольку сталинские тюрьмы и
сибирские
концлагеря не могли не оставить на этом специфическом – субкультурном –
языковом явлении своего отпечатка.
Теперь, когда нами сделана уже приблизительная
разметка семантических полей лексики, с помощью которых в ХХ в. описывался человек
советской действительности, и после того, как были выделены категориальные
основания в языке Совдепии представлений о «чужом», «чужеродном» и «чуждом»,
следует отметить следующий немаловажный лингвистический аспект: в стране
массового террора за годы репрессий в лагерях, только по приблизительным данным
«перебывало» около трети населения.
Итак, один из Бабичевых стоит у
штурвала такого государства-машины и возможность «порулить» не оставляет в
жизни героя места не только для мысли о винтиках, но и вообще для каких-либо
размышлений. Перед нами человек, можно сказать, символ эпохи, обладающий, с
точки зрения критериев описания его фигуры, всеми необходимыми, причем
положительно сфокусированными на нем, семантическими полями:
Однако начнем с того, какие же,
собственно, семантические поля, отражаемые специфическими массивами лексики,
очерчивают далеко не однозначный облик человека эпохи социализма, или, как
говорят поляки, эпохи коммунизма, а в русском просторечии – совдеповского
совка? Обозначим лишь основные из них – то, что лежит на поверхности
постсоветского мироощущения и получает обязательное, хотя и в разных целях, а
потому стандартное вербальное оформление.
В статье рассматриваются характеристики «своего» и
«чужого» в языке советской тоталитарной действительности. Здесь просматривается
продуманная
языковая политика определения каждого
человека как лояльного или не лояльного представителя данной государственной
системы, в зависимости от национальной культуры и религиозной принадлежности. При этом картина мира в уголовном жаргоне дополняет официальную языковую
картину мира. Семантика личных имен в жаргоне отражает черты «нелояльности», что делает носителя таких черт
изгоем.
Прецедентные имена Schwarcenegger, Angelyna Jolie, Jim Cerry,
Beyonce, Shakira открывают пять отдельных текстовых миров, которые
сосуществуют с базовым текстовым миром. Вместе с тем формируется пространство,
где происходит слияние всех ментальных репрезентаций. В результате получается
смешанный мир, далекий от реалистического представления дискурсивной ситуации.
Это воображаемый мир, проектируемый во временной зоне будущего, где встречаются
речеотправитель, потенциальный клиент и звезды. Погружаясь в него, читатель
мысленно ставит себя на место изображенного в рекламе персонажа. Возникает
явление идентификации, следствием которой должна стать высокая эмоциональная
вовлеченность и желание воспользоваться рекламируемыми услугами.
В статье обсуждается
роль прецедентных имен в конструировании текстовых миров в рекламе. Отстаивается
точка зрения, в соответствии с которой за прецедентными именами открываются
отдельные текстовые миры, концептуальное слияние которых приводит к появлению
смешанного мира. Он проектируется с целью вовлечения читателя в ситуацию
возможного будущего, описанного в рекламном произведении.
