| Лорка держала на ладони пирамидку, и размышляла. Рядом с ней стоял молодой араб и протягивал к сувениру руку, как бы сомневаясь, забрать его обратно, или нет. В двух шагах от них плескалось Красное море, и солнце склонилось над ним, готовясь нырнуть в его гладкие воды. Лорка размышляла, почему египтянин притащил сувенир на пляж, когда они продавались в каждой сувенирной лавчонке. Правда, эта пирамидка была не совсем похожа на обычный сувенир. Египтянин вежливо кашлянул. Лорка спохватилась. — Сам сделал? — спросила она. — Это — очень старинным, — объяснил юноша, путая падежи. — Это — от моего отца. А у него — от отца его отца. И еще от одного отца, того, который отец отца его отца… — Ладно - ладно, — прервала его Лорка, находя, что отцы начали слишком уж множиться. — Фамильная ценность? — Ценность, ценность! — закивал араб. — Очень ценный ценность. Двести долларов ценность. — Ско-о-олько? — изумленно ахнула Светка, и взяла в руки пирамидку. Она была около десяти сантиметров в высоту, и сделана из крохотных камешков, плотно пригнанных друг к другу. В пирамидке была дверца, в которую Светка с любопытством сунула палец. Она с изумлением обнаружила, что из дна, до которого палец почему-то не доставал, тянуло холодным воздухом. Она оглядела дно пирамидки снаружи — оно было плоским. Тем не менее, внутри палец уходил вниз, значительно ниже основания, и при этом не доставал до дна. — Что за фокус! — воскликнула Светка. Лорка же была занята выяснением отношений с египтянином: — А как ты меня на пляже нашел? Объяснение араба было совершенно простым. Днем Лорка настолько переполошила все местные магазины, ища сувенир с национальным колоритом, что сын хозяина одного из них проследил ее до отеля, а потом побежал домой за тем, что капризной туристке, по его мнению, должно было подойти. Лорка успокоилась. Действительно, ничего особенного. Правда, сначала египтянин ее напугал — так неожиданно он возник за ее спиной на пляже. Как будто ниоткуда. За время их со Светкой пребывания в Египте они убедились, что арабы не ведут себя бесшумно. Обычно они голосят — то есть, им, наверное, кажется, будто они спокойно говорят о своих насущных вещах. Но выглядит это так, будто всех их одновременно обворовали, и они подозревают в этом своего собеседника, в чем и обвиняют его громогласно в самой нелицеприятной форме. Светка крутила пирамидку во все стороны, пытаясь разгадать, откуда идет холод. — Дай посмотреть! Лорка снова завладела пирамидкой и тут же сунула в нее палец. Палец провалился вниз. — Что за чудеса? — озадачено воскликнула Лорка и посмотрела на донышко пирамидки. Палец должен был бы вылезти из донышка и торчать оттуда на всю длину. Однако он находился где-то внутри, в пространстве пирамидки, в том месте, где этого пространства быть вовсе не должно. Арабский юноша, видимо, начал терять терпение. Он осторожно кашлянул и потянул пирамидку из Лоркиной ладони. Лорка не отпускала. — Двести долларов! — твердо сказал араб. — Сто! — Двести! — Сто пятьдесят. Араб не сдавался. Он выхватил пирамидку из Лоркиной руки и неторопливо зашагал прочь. Лорка сильно удивилась — арабские торговцы обычно бежали за покупателем, а не от него. От удивления она крикнула: — Ладно! Двести, так двести! Эти слова арабу, видимо, понравились. Он вернулся и спокойно наблюдал, как Лорка роется в кошельке. Через полминуты Лорка прятала пирамидку, глядя удаляющемуся арабу в спину. Араб сделал еще один шаг по пляжу и исчез. Светка вздрогнула. — Лор, а Лор, — нервно сказал она. — Куда араб делся? — Как куда? Ушел! Гм. Это, наверное, оптический эффект такой. У моря, говорят, бывает… Лорка была устроена так, что не умела долго удивляться. Если бы во время шоппинга стены ЦУМА вдруг раздвинулись и с неба появилась лестница, по которой бы неторопливо спускался сам Господь, Лорка бы, наверное, воскликнула: «Классно!». И через три секунды, — ровно столько ей нужно, чтобы пережить эмоции, — дернула бы остолбеневшего продавца за рукав и ловко сбила цену на какой-нибудь эксклюзивный экземпляр. Причем, взяв Творца в свидетели, что у одного из его ангелов на Небесах уже давно есть точно такое же бикини. — Так как… — Светка пыталась понять, куда араб мог исчезнуть среди пустынного пляжа, но Лорка уже вернулась к реальности и не давала ей сосредоточиться. — Как ты думаешь, надул? – спросила она. Она опять сунула палец в пирамидку. Он провалился вниз, в холодную глубину, но из пирамидки не вылез. — Да! — с уважением сказал Лорка, дыша на замерзший палец. — Умели же раньше делать. Вот что значит Восток. Ну все, Мишка заткнется! В небольшой долине домики лепились близко друг к другу. Жизнь обитателей деревни в основном проходила на свежем воздухе. В деревне жили мужчины и несколько детей. Мужчины сидели на небольшой площади посреди деревни и вели неспешную беседу. Беседа касалась в основном детей. Смысл их существования был им неясен. Когда-то раньше они помнили, какой в них смысл. Но сейчас их присутствие тяготило и раздражало. Им зачем-то постоянно нужны были взрослые, и они отвлекали их своими глупыми вопросами. Например, им хотелось знать, почему у них все время стоят серые сумерки, — ведь должно быть солнце, которое иногда куда-то уходит, и это правильно, потому что тогда можно было спать. Или — почему единственное, что они могут читать — это вырубленные в Скале за деревней иероглифы. Раз уж есть иероглифы, почему бы не написать ими что-нибудь еще? Например, про какого-нибудь джинна, или про фею в цветке. Они без конца просили рассказать им про джинна и про фею в цветке. Это были такие же глупости, как солнце. Правда, самый молодой из мужчин утверждал, что слово «солнце» ему знакомо. Где-то он уже слышал про солнце, но ему кажется, что это не связано с тем, чтобы спать. Скорее, это связано с тем, чтобы, стоя в неудобной позе, до одури копаться в земле, то втыкая в нее какие-то ростки, то, наоборот, выдирая их обратно. Он слыл местным сумасшедшим. Какой смысл втыкать, если потом надо выдирать? И главное – зачем? Но он — это еще не так плохо, как дети. Поэтому хорошо бы детей куда-нибудь отослать. Но отослать было некуда. Потому что кроме этой деревни не было ничего. Можно было дойти до Скалы на краю деревни, но за Скалой был конец Мира. Там была серая пустая мгла, которая окутывала и выталкивала из себя. Мгла была везде за деревней. Она выталкивала детей обратно. И они опять говорили про солнце, фею и сон. Молодой человек ничего не помнил про сон. Он помнил только землю и усталость. И жару. Но его не пытались выталкивать в серую мглу. Не потому, что она никого не принимала. Он был как-то связан с остальными мужчинами. Много сотен лет они были связаны друг с другом. И ждали. Дети не были связаны с ними. Когда-то были связаны, наверное. Потому что они попали сюда. Случайно. И ничего не ждали. Кроме сказок про джинна и фею, а еще солнца. Чтобы была ночь и спать. У детей было много слов, которые у мужчин иногда вызывали смутные — не воспоминания, нет. Ощущения. Это раздражало. Потому что за ощущениями должны были прийти воспоминания. А они не приходили. И было от этого маятно и скучно. Единственное, чем мужчины занимались постоянно — это чтение иероглифов на Скале. Почему они их читали — они не знали. Они не хотели читать. Но через равные промежутки времени они обнаруживали, что стоят у Скалы, и самый старый из них читал иероглифы вслух. А потом велел читать кому-нибудь. Чтобы никто не забыл письмена. В них — смысл. Хорошо, что у них был смысл. Было бы еще лучше, если бы они знали — какой. Они сидели и договаривались, как бы сделать так, чтобы не ходить больше читать письмена. — В них ничего нет такого, из-за чего мы должны таскаться к Скале. Ну подумаешь, — опустится небо и поднимется вихрь. Мы и так увидим, если что-то вдруг поднимется или опустится. —Там еще написано — «Торопись»! – возражал старец. — Вдруг мы забудем, что надо торопиться? — Если опустится небо, — возражали мужчины помоложе, — мы и сами заторопимся, без всяких напоминаний. Справедливость этого суждения старец не мог не признать. Поэтому все согласились, что больше они к Скале не пойдут. Тем более, что Скала забыла упомянуть, куда именно им следовало торопиться Чтобы проконтролировать друг друга, они продолжали сидеть на больших валунах на площади и ждать. Дети много раз выбегали из домов и просили рассказать им про джинна и фею, но мужчины сидели и ждали. Ждать они умели лучше всего — сказывалась большая практика. Постороннему наблюдателю показалось бы, что они просто дремлют. Но в том то и беда, что постороннему наблюдателю здесь неоткуда было взяться. Даже джинны сюда не прилетали. Дети перестали просить сказку и сели на площади рядом с мужчинами. Все-таки они не могли долго находиться одни. Если бы в этих небесах летела птица, она бы очень удивилась, увидев сверху, как множество бородатых мужчин вдруг одновременно напряглись и выпрямились. Потом они схватились руками за валуны, изо всех сил стараясь усидеть на месте. За валуны, подумала бы птица, наверное, неудобно держаться, потому что мужчины одновременно встали, с трудом оторвав от валунов руки, и нехотя, словно их толкали в спину, пошли куда-то в одном направлении. Впрочем, птичка, залетевшая в эти края, была бы слишком озабочена тем, что не видит здесь ничего, что хотя бы приблизительно можно назвать едой, и вряд ли стала бы обращать внимание на такие пустяки, как восемнадцать сражающихся с воздухом мужчин. Мужчины с несчастным видом остановились перед Скалой и открыли рты. — Я вовсе не собираюсь…— сказал молодой бунтарь, — подчиняться насилию. Никто не заставит меня… и да пребудет наставление мое с вами через века, ибо великий и могучий Мухаммед аль-Басри… — забормотал он, зажимая себе рот руками и плюясь, — обеспечил… ммм…. жизнь вечную…ммм… будь она проклята… тьфу… да благословенно будет в веках… но помни всегда… Они дочитали надпись на Скале до середины, не в силах остановиться, и вдруг почувствовали, что больше их ничто не заставляет читать. — Я же говорил… — хвастливо сказал молодой бунтарь, — что никто не заставит… Ему пришлось замолчать, потому что нечто привлекло его внимание на Скале. Он мог поклясться, что она… хмурит брови. Выражение, так сказать, лица этой Скалы вдруг стало очень грозным. Каменные складки в верхней части скалы собрались таким образом, будто она нахмурилась и наморщила лоб. То есть наморщила бы, если бы он у нее был. Смутные сумерки над ними сгустились и потемнели, и прямо из них на равнину за деревней опустилось огромное Нечто, закрывая все небо. Испугавшись, что небо падает на землю, чтобы их раздавить, мужчины бросились ниц. — Господи! — молился старец, — это кара нам за непослушание. Небесная кара. — Что такое «небесная»? – немедленно потребовала объяснить молодежь. Но Нечто грозно двинулось, сгибаясь и разгибаясь, почти царапая Cкалу. Все замолчали, ожидая страшной молнии, грома и Конца Всего. После нескольких страшных минут ожидания Нечто поднялось и исчезло без следа. Мужчины боязливо поднялись и, обсуждая происшествие, медленно двинулись обратно в деревню. Дети бросились им навстречу с криками, что они видели палец Джинна. — Что за ерунда? — нахмурились мужчины. Дети зашумели, перебивая друг друга. Суть их рассказа сводилась к тому, что с неба спустился огромный страшный палец и грозил им, несколько раз качнувшись туда-сюда. — Глупые дети! — сокрушенно сказал один из мужчин. — Это не мог быть палец. Это было… Знамение. — Что такое знамение? – пожелали узнать дети. — На что оно похоже? — Ну, это нечто…— мужчина задумался, — что является предупреждением, что надо читать иероглифы на Скале. — На палец. Оно похоже на палец, — настаивали дети. — Жаль, что их не принимает сумрак, — вздохнули старцы. — Смотрите, смотрите, — закричали дети, показывая на небо. Мужчины не хотели смотреть на небо. Они и без того знали, что там появилось Знамение, потому что сумрак опять стал сгущаться. — Он теперь другой, — заявили дети. — Интересно, раздавит он нас, или нет? Пришлось все-таки взглянуть на небо. Оттуда опять спускалось Нечто. Огромное, с длинным красным блестящим ногтем. — Это палец, — осенило молодого Унс аль Вуджуда Он медленно сгибался и разгибался, и потом застыл, чуть-чуть покачиваясь из стороны в сторону. — Скарабей! — выдохнул самый старый старец. — На пальце — священный скарабей. Мужчины действительно увидели на огромном пальце кольцо со скарабеем, который одним глазом сурово смотрел на них. Другой глаз скарабей скорбно закрыл — наверное, чтобы зрелище осмелившихся взбунтоваться мужчин волновало его в два раза меньше.. — Знак! — выдохнули они хором. — Скарабей с одним глазом. Который возвестит Переход! Так говорит Скала. — Кстати, — забеспокоились мужчины помоложе. — Хорошо бы узнать, куда ведет Переход? На Скале об этом ничего нет. Действительно, Скала очень многословно и грозно призывала не забывать и ждать уже почти тысячу лет, подробно описывая, как придет вихрь и опустится небо, и тогда нельзя будет пропустить этот знаменательный момент. Но вот как им воспользоваться, Скала, увлекшись предупреждениями о необходимости ждать, забыла упомянуть. Девушки пили кофе в Лоркиной квартире почти в самом центре Средневолжска. Лорка разливала кофе из серебряного кофейника, купленного в Каире. — Мишка как пирамидку увидел, так аж затрясся, — рассказывала она. — То есть, сначала не затрясся, а как палец сунул внутрь, так сразу и затрясся. Кричит, мол, не может быть, да не может быть. Сегодня какого-то друга-египтолога хотел привести. По этому случаю Светка пообещала помочь приготовить блюдо по восточному рецепту. — Мужики все большие сластены, — разглагольствовала она, размахивая огромным ножом. — Ага, — поддакивала Лорка, подсовывая ей изюм без косточек. — Гораздо большие, чем женщины. — Это точно. — И сплетники они, кстати, тоже дай Бог. Женщины — это просто недоучки по сравнению с ними. В смысле, конечно, посплетничать, — добавила Светка, подумав. — А корица у тебя есть? Лора достала из шкафчика корицу. — Причем сплетничают, — обиженно сказала Лорка, — про нас. Вот мы тут стоим, готовим, серьезным делом занимаемся. А они там про нас же наверняка и сплетничают. — Соберутся в перерыв чай пить, — и давай языками молоть, — кивнула Светка. — А мой Димка, между прочим, про меня что хочет, может говорить, но сам…— Светка понизила голос, — не орел. Ты знаешь… — Да что ты? — заинтересовалась Лорка. — Не орел! — подтвердила Светка. — Вчера он пришел поздно, ужинать не стал, а сразу в постель завалился. Ну, я ему говорю, — подожди, я быстренько. А сама — в ванную. Мне как раз мама из Франции нижнее белье офигенное привезла, а к нему — пеньюар, и чулки на поясе, с бантами — знаешь, как у танцовщиц варьете. — Покажешь? — ахнула Лорка. Светка мотнула головой. — Приходи, посмотришь. Ну так вот, я его в ванной надеваю, стараюсь. Первый раз, все-таки. Специально для него, значит, надеваю… Пока я там соображала, как застежки застегивать, и какой к нему макияж… — А какого он цвета? — Черный! Я и макияж черный подобрала, — помаду и лак. Знаешь, такая женщина-вамп. — Ну? — Ну, лак высох… — А потом-то что? — У пеньюара — такое классное декольте… — Ну, и? — Ну, вхожу в спальню… — А он? — А он спит! — трагически воскликнула Светка. — Да! Вот так свинья, —- посочувствовала Лорка. — А про нас сплетничают. — Всегда нас, женщин, за людей не считают. Вот и в Библии тоже… — А что в Библии? — Как что? Там все про мужчин, да про мужчин… А из женщина только Мария Магдалена. И ту шлюхой обозвали. Хотя она вовсе не шлюха, это теперь всем известно. — Неужели и в Библии? — ужаснулась Лорка. — Не может быть. — А ты посмотри. — Где ж я посмотрю? У меня и Библии нет. — Как это нет? Да она у тебя в гостиной на полке стоит. — Ну да? — не поверила Лорка, и пошла в гостиную, чтобы убедиться. Окинув взглядом книжные полки, она заметила одну толстую книгу, у которой на переплете не было названия. Она вытащила ее и убедилась, что это действительно Библия. Подивившись, откуда она взялась Лорка подумала, что ее надо будет посмотреть на досуге, и оставила Библию на журнальном столике. Миша с египтологом пришли сразу после работы. Светкин кулинарный шедевр не успел даже остыть. Египтологом оказался вертлявый светловолосый парень, чуть помоложе Миши. Девушки посмотрели на него с сомнением. — Тоже мне, ученый, — шепнула Светка. — Да ладно, нам-то что, — пожала плечами Лорка. — Ему на пирамидку охота посмотреть. Пусть смотрит, жалко что ли? Им было не жалко. — Это — Федор! — представил Миша приятеля, и они дружно устремились на запах корицы. Увидев, что в гостиной еды не обнаружилось, а обнаружилась, наоборот, Библия, Федор с Мишей заметно опечалились. — Вы — востоковед? – стала завязывать разговор Светка. — Нет. Я — врач. Стоматолог. Просто я в Египте много раз был и много о нем читал, — объяснил Федор. — У меня отец пирамидами увлекался и все книги, которые про восточную религию и египетские культы видел — все скупал. Ну, и я немного почитывал. А где ваш сувенир? Мне Миша о нем чудеса рассказывал. Прямо не сувенир, если его послушать, а оккультный предмет. — Вот она, — Лорка поставила пирамидку на столик рядом с Библией. Федор повертел пирамидку в руках, сунул в нее палец, убедился, что пальцу холодно, и стал в недоумении вертеть ее в руках. — Нарушаются все законы пространства! — объявил он. — Это мы и сами видим, — хором сказали девушки. — А вот как это они так сделали, — непонятно. — Непонятно, — сказал Миша, принеся из прихожей бутылку Шабли: — Ну, давайте. За восточную культуру. — Сейчас, погодите, закуску принесем, — сказала Лорка, и включила музыку. Светка, обмотав бедра цветастым платком, вынесла под восточную музыку свой восточный десерт. Федя просветлел. Глядя на покачивающиеся под музыку Светкины бедра, он погладил пирамидку и поставил ее прямо на Библию. — Какая прелесть, — сказал он, не поясняя, к чему это относится, — к Светкиным бедрам, продолжающим покачиваться в такт, или к восточному блюду, источающему неземной аромат. — М-м-м, — закивал он головой, отправив в рот полную ложку, — настоящий английский пудинг. Только горячий еще. Светка немного смутилась. Блюдо задумывалось, как восточное. — А что это у вас тут Библия лежит? — с набитым ртом спросил Федор. — Мы собирались поискать в ней признаки мужского шовинизма, — объяснила Лорка. Федя удивился. — Странно, — сказал он, — А почему именно в Библии? — Ну, с тех пор так и повелось, что историю творят мужчины, — пожаловалась Светка. — Ну да, — согласился Федор. — Авраам родил Исаака, а Исаак родил Иакова… — Вот! — торжествующе сказал Светка. — Вот вам! Мы, женщины, даже и тут как бы не причем. — Я, кстати, Коран с собой принес. Можно и там посмотреть. — Между прочим, — вмешался Мишка. — С пирамидкой все-таки любопытно. Может, ее настоящим ученым показать? Федор вскочил. — Есть у меня одна мысль, — сказал он, и побежал в прихожую за Кораном. — Это наверняка никакой не сувенир, — объявил он, снова садясь в кресло с Кораном в руках, и торопливо листая его. — Расскажите, как вы ее купили. Лорка со Светой добросовестно пересказали, как араб нашел их на пляже и содрал с них, по мнению Светы, несусветную цену. — Вам ничего не показалось странным? — уточнил Мишка, листая Коран. — Ну, он вроде испугался чего-то в последний момент, — призналась Лорка, — и побежал. — А ты его, конечно, догнала, — усмехнулся Мишка. — Ну, - смутилась Лорка, — далеко бежать и не пришлось. — Он ушел как-то странно, — вдруг вспомнила Светка. — Ты, Лор, все на пирамидку смотрела. А я — на него. — Да, фигура у него было, что надо! — согласилась Лорка, и оглянулась на Мишку. —То есть, так мне показалось издали, — торопливо пояснила она. — Да ну тебя, - отмахнулась Светка. — Я не о том совсем. Он шел по открытому месту, и вдруг как в воздухе растворился. — Ну, — туманно сказал Федя, с сожалением закрывая Коран. — Морской воздух… миражи… А вот, может, он какие-нибудь заклинания читал? И пассы руками делал? — Как Игорь Кио? — усмехнулся Мишка. — А пирамидка, похоже — какой-то предмет древнего культа. И этот холод… Там ведь нет источников питания? — уточнил Федя. — Да вроде нет, — испугалась Лорка и схватила пирамидку. – Вроде древняя она. Не было тогда батареек еще. Пирамидку добросовестно еще раз со всех сторон осмотрели и, не обнаружив ничего, похожего на элементы питания, Федя откинулся в кресле, задев локтем Библию. Библия свалилась на пол. Федя поднял ее и положил на Коран. Сверху он аккуратно поставил пирамидку, — как раз на то место, где на обложке был вытиснен маленький золотой крестик. — Давай я тебе еще положу… английского пудинга, — предложила Светка. Федор с энтузиазмом согласился и увидел на Светкиной руке кольцо. — Какая прелесть! — схватил он Светку за руку. — Ах, что ты! — зарделась Светка, не сразу сообразив, что он рассматривает кольцо. — А кольцо что, — тоже предмет культа? — Когда-то было, — Федя взялся за кольцо, и Света решила его снять. Федя положил кольцо на ладонь, и стал разглядывать крохотного скарабея. — Видишь, у него одного глаза нет? — Я думала, он бракованный, - сказала Светка. — Не хотела покупать, да хозяин магазинчика и не собирался его продавать, вроде. Снимайте, говорит, мисс, вот вам золотое кольцо дешево. А я к золотому колечку стала еще золотую цепочку выбирать ,а потом про кольцо со скарабеем и забыла. Так и ушла с ним. — Он не бракованный, — сказал Федя, не отрывая от него глаз. — Он культовый. — Прямо наваждение какое-то, — воскликнула Лорка. — Куда не коснись — все культовое. — Да, девушки, вам крупно повезло, —- согласился Федя. — Я что-то не слышал, чтобы из Египта такие вещи привозили. Этот одноглазый скарабей использовался в культовых обрядах, чтобы выпускать мертвых в царство живых. Этим закрытым глазом он как бы не замечал, что тени перемещаются сюда, к нам. — А открытый глаз ему зачем? — поинтересовалась Лорка. — Им он следил за тем, чтобы мертвые водворялись, куда им следует, — в царство теней, — объяснил Федя. — Вторым глазом он должен был следить, чтобы они там и оставались. А в середине первого тысячелетия была создана какая-то секта, которая и придумала этот символ — скарабей с одним глазом. Чтобы обратный ход, — то есть выход, он не контролировал, и мертвые могли свободно переходить туда-сюда. Светка задумчиво слушала его, пытаясь представить себе, сколько же этому колечку лет. Надо же, а на вид простенькое совсем. — А что если, - предположила она, — тот араб, у которого я унесла колечко, и есть отец этого парня с пирамидкой? — А что, — важно кивнул Миша, — очень даже может быть. — Прямо хоть обратно езжай, — сказала Лорка. — Чтобы того араба найти и все порасспросить. Светка взяла колечко с Фединой руки, потом взяла в руки пирамидку, и зачем-то стала их сравнивать. — Вы родственники, наверное, — сказала она, не обращая внимание на Мишино фырканье, положила колечко вовнутрь пирамидки, и поставила ее на то место, где она и стояла. Мужчины расположились на окраине деревни, противоположной Скале. Там было удобное нагромождение камней, на которых можно было возлежать и вести неторопливую беседу. К тому же близость Скалы последнее время стала их смущать. Им казалось, что она на них смотрит. Дети рядом чертили на земле камешком письмена, сначала повторяя слова, написанные на Скале, а потом составляя слова в свой рассказ. «Цветок, в котором жила фея, был желтый», — закрыв глаза, придумывал один из них. Мальчик с камешком в руке остановился. — Как пишется «желтый»? — спросил он. Мужчины продолжали обсуждать появление Пальца, и вдруг замолчали. Потому что они почувствовали, что сумрак, в котором они жили —стал двигаться. От этого у них зашевелились волосы на голове. Молодой Абу Юсуф рассмеялся, глядя, как шевелится борода у старца. А Унс аль Вуджуд рассмеялся, глядя, как у Абу Юсуфа шевелятся волосы на плечах. Потом они с любопытством стали смотреть, как шевелятся их одежды. — Чудеса! — сказали старцы. — Это ветер, — объяснили дети. Потом все стихло. Мужчины обрадовались, что кроме Пальца можно поговорить еще о … — Как это назвать? — задумались они. — Как вы сказали, дети? Хорошо. Раз вы так хотите, пусть будет ветер. Старец Ибрагим вдруг вспомнил, как пишется слово «желтый». «А цветок, — сказал он, — наверное, качался на ветру» . Дети так удивились, что перестали сочинять сказку про фею в цветке. — Расскажите нам, что говорит Скала, — попросили они вместо этого. Ибрагим слегка замялся. — Скала говорит, что опустится небо и поднимется вихрь, — медленно сказал он. — И поднимется вихрь, — повторил он и замолчал. — Что такое вихрь? — немедленно потребовали дети. — Я знаю! — заявил Унс аль-Вуджуд. Все с уважением воззрились на него. — Вихрь — это когда в глаза и в рот набивается песок, и ничего не видно вокруг. А потом под песком оказывается много людей. И еще других. На которых ездят. — Ты глуп! — заявил Ибрагим. Дети тоже ничего не знали про вихрь. Мальчик с камешком попробовал нарисовать цветок. — По-моему, — неуверенно сказал самый младший Хасан, — у цветка должно быть меньше углов. — Ты ничего не понимаешь, — заявил старший и хотел ногой стереть рисунок, но его сильно качнуло, и он упал. Он очень рассердился, и хотел толкнуть Хасана, чтобы он тоже упал, но оказалось, что Хасан уже лежит на земле. И пытается выбраться из-под Ибрагима, но на Ибрагима навалилось слишком много народу, и Хасану пришлось ждать, пока поднимутся все остальные. — Что это было? — пожелал узнать Унс аль-Вуджуд. Но его язык прилип к гортани. Над площадью деревни завис черный столб. У самой земли он расширялся, и посередине был совсем узкий. Кверху он опять начинал расширяться, и исчезал в сумерках, которые теперь рассеялись. Откуда-то с самого верха полился яркий свет, отчего черный столб стал еще чернее и закружился, втягивая в себя камешки, которые лежали вокруг. Потом в него потянулись валуны. Площадь в деревне стала чистой. Нижняя воронка столба расширилась, как бы приглашая в себя кого-нибудь еще. Мужчины замерли. Один из них осмелился предположить, что это и есть долгожданный Переход. — Или кара небесная, — сказал Ибрагим. Но Унс аль-Вуджуд настаивал на том, что это Переход. Он справедливо полагал, что им всем следует броситься в столб, иначе они никогда не узнают – последовали они советам Скалы, или нет. — Скала говорит: «надо торопиться», — объяснял он. — Почему мы не торопимся? Ибрагим сомневался: — Этот столб… уж очень он черный.. — Скала ничего не говорила про цвет! Пойдемте! Там наверху — свет. — Уж очень он яркий, — возражал Ибрагим. — Вы маловерные! — вскричал Унс аль-Вуджуд. — Или вам очень весело ждать здесь? Только и развлечений, что читать Скалу! Да и то выходит, что читали зря. Время великого Перехода пришло, и я не намерен стоять здесь с вами и нарушать заповедь Скалы. Прощайте! И он ринулся прямо в черный столб. За ним бросились еще несколько человек. Ибрагим постоял, глядя, как они исчезают в черном вихре, и тихонько пошел следом за ними. Он видел, как их тела поднимаются вверх, и столб на несколько мгновений потерял свою стройность, как будто судорога пробежала по нему снизу вверх. Его обогнали дети, — Хасан и Джафар, и с радостными криками бросились в столб. Ибрагим покачал головой и оглянулся. Позади него стояли оставшиеся мужчины. Они сгрудились и на их лицах читалось отвращение к любого рода Переходам, если они не сопровождаются пением райских птиц, расстиланием ковровой дорожки и удобной прогулкой по цветущему лугу. Ибрагим тяжело вздохнул и помахал им рукой. Они поджали губы и отшатнулись. Ибрагим зажмурился и шагнул в столб. Его подхватила мягкая теплая волна. Внутри столба было совсем не темно, вопреки его ожиданиям. Он некоторое время видел оставшихся внизу своих соплеменников. Потом на несколько секунд сгустился мрак. Ибрагима закружило и сильно потянуло вверх. Потом наступила тишина, которая тут же сменилась обрушившимся на него ярким светом и непривычным шумом. Ибрагим поморгал глазами, привыкая к свету. Дети сидели на полу, протирая глаза, а навстречу Ибрагиму, пошатываясь, шли Унс аль-Вуджуд, Абу Юсуф, Камар-аз-Заман, и пожилой старец Али ибн-Бекар. — Уважаемый Ибрагим! — слегка заикаясь, спросил Унс аль-Вуджуд. — Это — Переход? — Переход, — пробормотал Ибрагим. — Что же еще? На их вкус вокруг было слишком много разных красок. Их просто ошеломил желтый, красный и коричневый. Потом они различили еще много цветов, но это было потом. Одновременно с цветами их ошеломило присутствие четырех странных людей, которые не обращали на них никакого внимания. Они сидели и о чем-то разговаривали, не глядя на них. И, наконец, они были ошеломлены тесным пространством. Они находились в помещении, по сравнению с которым даже их маленький мир казался огромным. По крайней мере, серый мягкий сумрак создавал иллюзию простора. Когда человека ошеломляют сразу три вещи, он, как правило, теряет способность соображать и может только смотреть, не всегда при этом понимая, что происходит. И прошедшие Переход обратились на время в соляные столбы. Все, кроме Хасана с Джафаром. Они во все глаза смотрели на остатки восточного английского пудинга. — Еда! — сказал Джафар. — Пахнет— сказал Хасан. — По-моему, ее кладут в рот. — Зачем? — Чтобы было приятно. Вот смотри. Он протянул руку и зачерпнул пудинг пригоршней. — Ну как? — нетерпеливо спросил Джафар. Рот Хасана был занят, но судя по тому, как он мычал, кивал головой и блестел глазами, ему было хорошо. Не дожидаясь ответа, Джафар набросился на пудинг.
|
