Herr M.: Guten Tag, Müller.
Frau J.: Janssen, guten Tag.
Это были очень короткие беседы. Немного подробнее можно представиться так:
Herr M.: Guten Tag. Mein Name ist Müller.
Frau J.: Ich heiße Janssen. Guten Tag, Herr Müller.
Herr M.: Woher kommen Sie? Aus Norddeutschland?
Frau J.: Ja, aus Hamburg. Ich komme aus Hamburg.
Разумеется, господин Мюллер узнал госпожу Йанссен по диалекту. Немец с юга тотчас узнаёт немца с севера и наоборот.
Вот знакомятся друг с другом трое молодых людей:
Nina: Hallo, ich bin Nina. Und du?
Achim: Ich heiße Achim. Hallo!
Nina: Kommst du auch aus Berlin?
Achim: Nein, aus München, ich bin schon lange in München.
Nina: Das hier ist der Christian.
Achim: Aha. Tag, Christian.
Christian: Tag.

Если что-то renoviert (обновляется), то оно всегда является новым, поэтому сказать neu renovieren, значит сказать одно и то же  дважды. Erfinden (изобретать) всегда связано со сво­бодной игрой фантазии; поэтому сказать "neu erfinden" - значит, допустить тавтологию. О чем-либо можно сказать, что оно либо возможно (möglich) ли­бо можно (kann); поэтому нельзя сказать etwas möglich sein kann. Когда о чем-то мы говорим "etwas geschehen soll" (Нечто должно произойти), то это высказывание отражает лишь предположение, а не уверенность. Эту неуверенность не следует еще раз подчеркивать сло­вом angeblich (якобы). Когда я что-то начинаю (etwas anfangen), я делаю это сначала; поэтому бессмысленно нечто начинать сначала (zuerst anfangen).

Существуют глаголы, применение которых всегда вызывает опре­деленные трудности. Здесь мы приводим некоторые из этих щекотливых случаев. kündigen в пассиве применяется только в безличной форме: "Mir ist gekündigt worden". (Неправильно было бы: "Ich bin gekündigt worden"). brauchen тянет за собой конструкцию фразы с "zu": "Wer brauchen nicht mit zu gebraucht, der braucht brauchen gar nicht zu gebrauchen!" (Впрочем, brauchen без zu, которое первоначально было принадлежно­стью мюнхенского диалекта, сейчас интенсивно рас­пространяется и становится все более обычным в Се­верной Германии).

Не только мышление формирует язык; язык, по­скольку он является именно таким, а не другим, принуждает нас мыслить совершенно определенным об­разом, а не каким-либо другим. Ученые много спорят о том, что является предо­пределяющим: мышление ли предопределяет язык или, напротив, язык предопределяет мышление. Этот спор напоминает старый вопрос-шутку о том, что бы­ло раньше - курица или яйцо. Фактически одно обу­словливает другое: мысль осознается нами только бу­дучи выраженной в форме слова; только слово может выразить мысль. Мы видим дом, и в нас сразу возни­кает обозначение "дом", а, возможно, и фраза "Ах, дом!" или только регистрирующее слово: "Дом". Когда я пишу слово "Дом", я вижу перед собой дом, о кото­ром я думаю; он стоит "перед моим внутренним взо­ром". Поэтому я не могу найти ничего, чего бы я не мог, по крайней мере, описать словами для самого себя.

Мы говорим о том, что мы хотим beizen какой-то предмет мебели. Это слово принадлежит столярам. Но мы beizen также табак, процесс, который по внешне­му облику едва ли напоминает предыдущий. Есть также слово die Falkenbeize, означающее охоту на птицу с соколом. Одно и то же слово живет, таким образом, в трех профессиональных языках, у столя­ров, табаководов и охотников, имея совершенно раз­личное применение.

Наши диалекты сами находятся в обращении уже больше, чем сотни лет. Урбанизация и индустриализация 19 столетия, войны того и нынешнего времени привели к перемешиванию людей из всех немецких ландшаф­тов. Служащие вместе со своими семьями странство­вали туда и обратно, рабочие были вынуждены добы­вать себе свой хлеб, уезжая далеко от родного дома вместе со своими семьями.

Множество клеточек и все же одно целое; каждое само по себе и все-таки все соединены вместе в некоторое единство; именно на этом покоится, наряду с глубинным ходом истории, другая тайна жизни языка. Однако мы пока еще не описали полностью его пестроту: наряду со специаль­ными, особыми и профессиональными языками име­ются еще способы речи, связанные с ландшафтом,  это диалекты. Каждый знает, что берлинец говорит иначе, чем мюнхенец, гамбуржец - по другому, чем рейнландец, шваб иначе, чем фриз, баденец, будь он алеманом или рейнским франком, иначе, чем люксембуржец, и уж конечно, никто не спутает сакса с балтом. Все они пишут на литературном немецком, однако говорят на соответствующих диалектах.

Священник на кафедре говорит иначе, чем химик в лаборатории; юристы и служащие выра­ботали свой собственный стиль и свои собственные слова (не всегда к радости других людей); врачи и са­довники подмешивают в свою речь много латинских  выражений и слов, летчики в своей речи колеблются между немецким и английским языками/Горняк горд своими старонемецкими профессиональными словами и выражениями; он обозначает свой инструмент как Gezaeh, а самого себя, в зависимости от ранга, как Schlepper, Haeuer или Steiger. Настоящий охотник на­зывает заячьи уши не "Ohren", a "Löffel", уши красной дичи Schüssel, а уши собаки Lauscher. Моряк прово­дит различие между Achtergast (капитан или штурман, каюты которых расположены в кормовой части суд­на), Middelschippgast (боцманы и казначеи, в соответ­ствии с положением их кают) и Vordergast (матросы, которые живут на носу судна), однако он различает также каждого матроса, который несет службу, обо­значая его, как Gast; таким образом, он говорит Signalgast, Kabelgast, Wimpelgast.

Еще один прыжок в прошлое заставил бы нас при­землиться в темноте: наш язык не старше 1200 лет. Незадолго до 800 годов возникли записи на нем; то, что лежит раньше, является лишь предметом научных исследований.

Теперь последний прыжок через пропасть длиной в три сто­летия! В 9 столетии один монах из Фульда в своем стремлении донести до своих земляков евангельскую  историю переводит рождественскую историю (от Лу­ки, 2). Это звучит так: "Uuard tho gitan in then tagun, framquam gibot fon demo aluualten keisure, thaz gibrievit wurdi al these umbiuuerft".