О «письмах к родным» С. Есенина не принято говорить как об
отдельном цикле. Авторские намерения на этот счет нам не известны. Однако
определенная настойчивость поэта в точном жанровом обозначении стихотворений и
однотипность субъективного переживания, наличие сквозных образов и лирических
тем позволяют отнести все «письма», написанные в 1924—1925 гг., к поэтическому
циклу, в основе которого лежит единство лирического сюжета. (157) «Письма» были
написаны в такой последовательности: «Письмо матери» (конец марта 1924 г.),
«Письмо к женщине» (первая половина октября 1924 г.), «Письмо от матери»,
«Ответ» (вторая половина ноября 1924 г.), «Письмо деду» (до 20 декабря 1924
г.), «Письмо к сестре» (до 9 мая 1925 г.)[1].
[1]
Данные о времени написания стихотворений взяты из кн.: Белоусов В. Сергей Есенин. Литературная хроника. Часть 2. М.,
«Советская Россия», 1970, с. 115, 151, 157, 163, 187.
Лирика А. К. Толстого представляет собой многоэлементную
систему. «Под элементом лирической системы мы будем понимать совокупность
стихотворений, объединяемых одной какой-либо формой выражения авторского
сознания»[1]. В лирике А. К.
Толстого можно выделить такие формы выражения авторского сознания, как
собственно автор, повествователь, лирический герой, ролевая лирика. Каждая из
этих форм характеризует одну из граней авторского мироотношения, а все они в
совокупности дают представление об авторе. В соответствии с терминологией,
предложенной Б. О. Корманом, «автор есть носитель мироотношения, выражением
которого является все произведение (или совокупность произведений)»[2].
[1]Корман Б. О. Изучение текста
художественного произведения. М., «Просвещение», 1972, с. 77.
[2]Корман Б. О. Опыт описания
литературных родов в терминах теории автора (субъектный уровень). — В кн.:
Проблема автора в художественной литературе. Вып. 1. Ижевск, 1974, с. 219.
Одной из актуальных проблем поэтики народной песни является
проблема сюжета. Большинство современных исследователей справедливо считает,
что в народных лирических песнях развернутый сюжет с его основными компонентами
(завязка, кульминация, развязка) отсутствует. Для любовных и семейных песен
свойственны сюжетные ситуации, то есть мысли, чувства и поступки, вызванные тем
или иным событием в жизни героя[1].
[1]
См. об этом: Кравцов Н. И. Поэтика
русских народных лирических песен. М„ Изд-во МГУ, 1974, с. 35—41.
Выяснив в предыдущей статье[1] сюжетно-структурные
и архитектонические особенности современной поэмы, мы логично подходим к
вопросу об общих принципах построения сюжета, к вопросу о формах, то есть о
стиле самого сюжета. Будучи в каждой конкретной поэме неповторимо индивидуально
своеобразным — как выражение конкретной коллизии поэта[2],
сюжет современной поэмы являет некоторые типологические особенности, зависящие
от видовой категории поэмы, от совокупности ее жанрообразующих компонентов[3]: специфический
объект отражения (для поэмы это важные закономерности эпохи); доминирующее
родовое начало (для современной поэмы — лирическое); господствующий
идейно-эстетический пафос (для современной поэмы — героико-философский).
[1]Кикан В. П. Сюжетно-стилевое
своеобразие современной поэмы. 1. Структура, сюжет, архитектоника. — В кн.:
Вопросы сюжетосложения, 4. Рига, «Звайгзне», 1976, с. 91—103.
[3]
Об этом см. Васильковский А. Т.
Жанровый анализ литературного произведения. — В кн.: Проблемы литературных
жанров. Материалы второй научной межвузовской конференции. 30/1Х—4/Х 1975 г.
Томск, 1975, с. 6.
В предыдущей статье речь шла о сюжетообразующей функции
фабульного и монтажного строя «Современников»[1]; здесь мы
постараемся выяснить роль пространства отраженного мира в сюжете поэмы.
Основное действие поэмы развертывается в ресторане Дюссо. И
по отношению к этому действию пространство всего отраженного в поэме мира можно
разделить на два вида: внутреннее (пространство трактира) и внешнее (возникающее
в рассказах героев и авторских отступлениях). Внешнее пространство выходит за
границы, установленные фабулой, и переносит героев в разные уголки Петербурга,
России, за границу. Однако в какую бы сферу Некрасов ни помещал своих
«современников», пространство всегда предстает замкнутым вокруг них.
[1]
См.: Савостин И. Г. Диалектика
фабулы, сюжета и композиции поэмы Н. А. Некрасова «Современники». 1.
Фабульность и монтаж. — В кн.: Вопросы сюжетосложения. Вып. 4. Рига,
«Звайгзне», 1976, с. 81—90.
Определение
особенностей чеховской драматургии на основании анализа «Чайки», «Дяди Вани» и
«Трех сестер» не во всем приложимо к последней пьесе Чехова. Многое в ней
оказывается для Чехова-драматурга новым и необычным.
Каждая система художественного текста (лексическая,
грамматическая, событийная и т. д.) имеет определенный ритм, образуемый
повторами (частотностью повторов) тех или иных ее компонентов; системы текста,
демонстрируя заключенное в них содержание, взаимодействуют, корректируют друг
друга; взаимодействие систем означает, естественно, и взаимодействие их
«ритмов», в результате чего и рождается ритм (ритмическая система) текста.
Если
художественный мир рассматривать с точки зрения его динамико-статических
характеристик, то, прежде всего, необходимо иметь в виду соположение в нем
событий и межсобытийных ситуаций. Межсобытийная ситуация (иногда называемая сюжетной)
характеризуется относительно стабильным внешним и внутренним состоянием
персонажа, или группы персонажей, или мира в целом, относительно стабильной
системой отношений и точек зрения[1] В событии же
совершается качественное изменение или в сознании (жизни) персонажа, или группы
персонажей, или в мире в целом, т. е. событие разрушает, точнее сказать,
«снимает» прежнюю систему отношений и точек зрения и устанавливает новую[2]. Событие не
определимо вне контекста, вне ситуации; только в контексте ситуации то или иное
происшествие, обстоятельство может быть определено как событие. «Сюжет (т. е.
цепь, система событий. — Ф. Ф.), — пишет Ю. М. Лотман, — органически связан с
картиной мира, дающей масштабы того, что является событием, а что его
вариантом, не сообщающим нам ничего нового»[3].
[1]
Гегель, посвятивший ситуации довольно пространный раздел в своей «Эстетике»,
писал: «Ситуация... представляет собой среднюю
ступень между всеобщим, неподвижным в себе состоянием мира и раскрывшимся в
себе для акции и реакции конкретным действием. Поэтому она должна воплощать в
себе характер как одной, так и другой крайней ступени и переводить нас от одной
из этих ступеней к другой». (Гегель Г. В.
Ф. Эстетика, т. 1. М., «Искусство», 1968, с. 208). Категория ситуации в
русское литературоведение была введена Б. В. Томашевским, характеризовавшим ее
сначала как «взаимоотношение персонажей в данный момент» (Томашевский Б. Теория литературы (поэтика). Л., Гос. изд-во, 1925,
с. 139), а позже более развернуто и точно как «определенное взаимоотношение лиц
в пределах времени между меняющими это взаимоотношение событиями» (Томашевский Б. В. Краткий курс поэтики.
М.—Л., Гос. изд-во, 1930, с. 101—102). В последние годы о ситуации писал Г. В.
Краснов (см. Русская литература XIX в. Вопросы сюжета и композиции. Горький,
1972, с. 70—77; Л. Н. Толстой. Статьи
и материалы. VIII. Горький, 1973, с. 5—17).
[2]
Недостаточно, в сущности ошибочно понимание события только как «поступка»,
«происшествия», «жеста» и т, д.
[3]Лотман Ю. М. Структура
художественного текста. М., «Искусство», 1970, с. 283.
Сборник прозы Николая Зарудина «Страна смысла», вышедший в
1934 году, был для автора в определенном смысле итоговым. Вошедшие в книгу
шесть повестей и рассказов — «Закон яблока», «Древность», «Колчак и Фельпос»,
«Ночная сирень», «Снежное племя» и «Путь в страну смысла» — создавались Зарудиным
на протяжении почти десяти лет, с 1925 по 1934 год. Эти годы в творческой
биографии Н. Зарудина (до 1925 года известного преимущественно как поэта) были
сложным периодом перехода к новым литературным видам и формам, временем поисков
своего, наиболее адекватного его художественному мышлению сюжета и жанра.
Рассказу
«Душечка» в творчестве А. П. Чехова принадлежит особое место. Это определяется
прежде всего тем, что характер главной героини — Оленьки Племянниковой
по-разному оценивался и до сих пор оценивается читателями, писателями и литературоведами[1]. Достаточно
вспомнить, например, как восторгался Душечкой Л. Н. Толстой и как активно не
принимал этот характер М. Горький; различие оценок в данном случае было вызвано
противоположностью мировоззренческих установок великих писателей[2]. Но это лишь одна
из причин, которые вели к возникновению разных, часто взаимоисключающих мнений,
связанных с определением позиций по отношению к Душечке и истории ее жизни.
[1]
О реакции современников на выход в свет этого чеховского рассказа см.: Мелкова А. С. Творческая судьба рассказа
«Душечка». — В кн.: В творческой лаборатории Чехова. М„ «Наука», 1974, с. 78—82.
[2]
См.: Лакшин В. Я. Толстой и Чехов.
Изд. 2-е. М., «Советский писатель», 1975, с. 87.